Он немногословен, сдержан, скромен. Во всем его облике, в выражении глаз есть и обаяние юности, и мужская сила.

Когда мы идем по коридорам редакции, я ему говорю:

– Здесь работал твой дед, Алексей Федорович. Он был ответственным секретарем «Горьковской правды». Покажу тебе дом, в котором мы жили. Мама рассказывала, что на одной лестничной площадке с нами жил Валерий Чкалов, недолго, правда. Вообще Нижний тебе покажу.

Рядом с редакцией – часовня святой Варвары-великомученицы. Заходим, зажигаем поминальные свечи. Сегодня – память Георгия Победоносца. И воина Анатолия, который, видя мученическую кончину Георгия, не отрекшегося от веры, тоже встал на путь Христа и тоже принял мученический венец.

– А нет ли у вас иконки воина Анатолия? – спрашиваю я у монахини с приветливым, добрым лицом.

Она долго ищет иконку, сокрушается, что ее сейчас нет. Но в ту минуту, когда мы уже прощаемся, монахиня иконку находит.

Радостно отдает ее нам, приглашает приходить еще и так смотрит на Алешу, будто знает, что мы пришли помянуть его отца, а потом воздать ему должное в родительских местах.

Когда мы ехали в Богородск и смотрели на разлив Оки, на лесное заречье, так хорошо видное в этот чистый, дождем умытый майский день, Алеша рассказал мне:

– Не знаю, было ли это на самом деле, или приснилось…

Как будто мы с отцом стоим на берегу реки, и он бросает камешки так, чтобы они летели по поверхности воды, отскакивая.

– В детстве мы соревновались, кто больше «напечет блинов» – так это у нас называлось.

– …А потом я кидаю, и у меня получается. А потом отец кидает еще. И улыбается мне.

– А потом?

– А потом берет меня за руку, и мы уходим… Если я увижу эту речку, я ее сразу узнаю.

…Краеведческий музей в Богородске расположен в старом парке. Здесь небольшие пруды, воздух чист, в нем улавливаешь горчащий запах черемухи. Листочки берез, кленов так нежны и чисты, что хочется сравнить их с ладошками младенца, а светло-зеленые пупырышки на кончиках елей – как огоньки весны, которые горят так приветливо и ласково.

У здания музея полукругом встали школьники, взрослые – это мои земляки, богородчане. Жаль, нет актеров, которые так хотели приехать, да не смогли по причине совсем отощавшего кошелька; жаль, нет друзей Анатолия, которые рвались сюда, но что-то их задержало. Жаль, нет дочери Анатолия Ларисы – ее тоже задержала в Москве какая-то причина…

Но не об этом мне надо думать сейчас, когда открывается памятная доска, – мне же сейчас говорить, а я не знаю, что скажу.

И почему перехватывает горло, почему я, тысячу и один раз выступавший в аудиториях и по телевидению, где работал и в молодые годы, и в последние годы у себя в Самаре, где вел авторскую программу, – почему я чувствую, что сердце у меня мечется, как дачная мышка, за которой гонялся мой кот Колбасин? Мышке удалось удрать, вот и про сердце я забыл – слова нашлись. А потом Вячеслав Ковязин, Алеша и я дернули за веревочку, и белое полотно упало, и все мы увидели доску из черного мрамора и лицо Анатолия в образе Андрея Рублева.

На доске надпись: