Дидона и Эней

Напророченное свидание состоялось осенью 1945 года. Анна Ахматова и Исайя Берлин встретились в разрушенном Ленинграде, напоминавшем собственную тень, в городе – призраке. В Фонтанном доме, в старом дворце Шереметевых. В «Энума элиш» поэтесса вспомнит и запишет – а, может быть, и дополнит, тогдашнее ташкентское видение.

Для Исайи Берлина приезд в Россию был, прежде всего, возвращением к прошлому. «Ахматова и Пастернак вернули мне родину», – скажет он через годы. Тогда, в 1945 году, он приехал из Москвы, где исполнял обязанности секретаря британского посольства, в Ленинград, желая воскресить в памяти знакомый ему с детства город. Он собирался также совершить покупки в ленинградских антикварных магазинах. Частные книжные собрания часто распродавались из – за нужды или голодной смерти хозяев. В них молодой английский дипломат (ему было только 36), мог натолкнуться на подлинные книжные редкости – «белые вороны». В это время Ахматова писала о черных птицах, кружащих над городом, а Ленинград был для нее попросту гигантским кладбищем. С самого начала этим двум выдающимся личностям были суждены недоразумения и недопонимание. Их эмоциональные и интеллектуальные формации оказались диаметрально противоположными. Обстоятельства этой встречи многократно описывались, так же как и действующие лица этой драмы. Потому что, как ни посмотри, это была драма, по крайней мере, благодаря драматичному развитию, драматическим последствиям и мифологизации рассказа о ней. Для самой поэтессы последствия ночи, проведенной в разговоре с Гостем из Будущего, оказались катастрофическими. В своей поэзии она мифологизировала ее, в частности в циклах «Cinque» и «Шиповник цветет», вошедших в сборник «Из сожженной тетради». После отъезда Исайи Берлина, когда в очередной раз арестовали Льва Гумилева, Ахматова сожгла почти весь свой архив, в том числе и стихи, посвященные Исайе Берлину. А потом восстанавливала их. Все творчество Ахматовой приходилось, как она сама говорила, на «не – гутенберговскую эпоху». Стихи хранились в памяти, сжигались, снова восстанавливались… Иногда они существовали в нескольких вариантах, и поэтому ее поэтическая биография постоянно, в течение всей жизни, пополнялась. События своей жизни Ахматова многократно описывала в стихах, скрывая их драматизм за любовной маской или любовным стаффажем. Это происходило частью из – за самоцензуры, к которой ее принуждал правящий режим. Кроме того, она верила, что любовные эмоции (или, возможно, более широко понимаемая любовная энергия) более всего могли вместить и сказать правду о человеке, о его сражениях с историей. Особенно, если эти эмоции мифологизированы. Вместе с Гостем из Будущего в жизнь и поэзию Ахматовой вторглась история, впрочем, уже не впервые. Ахматова даже говорила, что из – за встречи с Берлиным между Америкой и Россией началась холодная война. Однако, эти слова следует взять в скобки, помня о наклонности Ахматовой придавать космическую перспективу событиям не только из своей жизни. Ее всегда сопровождало внутреннее принуждение рассматривать судьбу человека во вневременных, вечных категориях, тем самым придавая им особый смысл.

Исайя Берлин, латышский еврей, британский историк идей и философ, выехал из России вместе с семьей в 1920 году. Он учился в Оксфорде, а во время Второй мировой войны был на дипломатической службе в Вашингтоне. В 1958 году была опубликована его важнейшая работа в области современной политической философии под названием «Две концепции свободы». Феномен свободы интересовал его, либерального философа, в течение всей жизни. Главной идеей была мысль о том, что государственная власть обязана «организовать» как можно большую индивидуальную свободу отдельных граждан (basic freadom) путем минимизации ограничений, устанавливаемых законами. Наверняка встречи и разговоры с русскими писателями, жившими и работавшими в сталинской России, оказали влияние на кристаллизацию его теоретической концепции свободы. Ахматова после визита к Берлину в Лондоне по случаю присуждения ей звания почетного доктора в Оксфордском университете заявила, что для нее такая свобода – это «золоченая клетка».

Берлин был выдающейся личностью и отличался необыкновенным личным обаянием. Можно сказать, что на порог жилища Ахматовой его привела сама судьба – либо случайность. Ахматова считала, что это судьба, причем Судьба с большой буквы. Исайя Берлин во время войны собирал разведывательную информацию для Великобритании и писал интересные отчеты, которые произвели большое впечатление на самого Уинстона Черчилля. В России 1945 года ему нужно было подготовить рапорт на тему американо – советско – британских отношений по поручению британского Министерства иностранных дел. Он встретился также с российскими писателями: в Москве с Борисом Пастернаком и Корнеем Чуковским, а в Ленинграде – неожиданно – с Анной Ахматовой. […]. Он остановился в солидной, но не избежавшей разрушений гостинице «Астория». Видел разрушенные дворцы и соборы, которые помнил с детства, встречал изможденных людей, еще как бы не пришедших в себя после убийственных объятий блокады. На следующий день после приезда Берлин зашел в известный книжный магазин Геннадия Моисеевича Рахлина на Невском проспекте и там завязал разговор с критиком Владимиром Орловым, спрашивая его о судьбе ленинградских писателей, в частности Михаила Зощенко, книги которого он очень ценил. Оказалось, что Зощенко – тут же в магазине. Начался общий разговор, вспомнили об Ахматовой, Рахлин пошел ей звонить. Та сразу же дала согласие на встречу. В 15.00, когда Исайя Берлин вошел в жилище Ахматовой на Фонтанке, он услышал, как кто –то под окном выкрикивает его имя. Это был пьяный Рандольф Черчилль, журналист, сын Уинстона Черчилля, находившийся вместе с Берлиным в России от газеты «North American Newspaper Alliance». Конечно, он был под наблюдением НКВД. Присутствие сына Черчилля у дома российской поэтессы взбудоражило шпиков, надзирающих за Фонтанным домом. Наконец – то что – то происходило в этом обычно пустом саду, где мокли и мерзли различные, как Ахматова их называла, «Васи».

Берлин выбежал в сад, чтобы отвести Рандольфа в отель, и вернулся к Ахматовой вечером, в девятом часу, предварительно позвонив по телефону. То, что она приняла его одна, без свидетелей, было в данной ситуации актом отчаянной отваги. Ведь он был не только Гостем из Будущего, а прежде всего гостем с Запада. Они провели всю ночь, сидя и разговаривая. Встреча произвела огромное впечатление на обоих. Даже, как выразился Рышард Пшибыльский в своем эссе «Гость из другого мира, судьба и принцесса», очаровали друг друга. Ахматовой было тогда 56, а ему – 36 лет. Содержание их разговора Берлин пересказал в статье «Разговоры с русскими писателями в 1945 – 1946 гг.». По его словам, шел обоюдный рассказ о друзьях Ахматовой, уехавших за границу: Борисе Анрепе, Артуре Лурье, Саломее Андрониковой. Ахматова рассказывала о своем детстве на берегу Черного моря, о жизни с Гумилевым и о его казни. Рассказала о своей дореволюционной молодости и судьбе после революции, об аресте сына в 1938 году, о преследованиях и смерти Мандельштама. Читала фрагменты «Реквиема» и «Поэмы без героя». Ночь прошла в огромном эмоциональном напряжении для обоих. И если Исайя Берлин был неосторожным по наивности, то Ахматова проявила неосторожность с полным осознанием возможных последствий. Арест Льва Гумилева и Пунина, нападки Жданова на ее поэзию, запрет печататься, уничтожение тиража, подготовленного к печати, обвинения в шпионаже – это только некоторые из ударов, нанесенных ей государственным хлыстом за эту встречу. Российское государство стегало ее фактически до крови.

Утром Исайя Берлин попрощался с Ахматовой и покинул Фонтанный дом. Кажется, он сказал, скорее в романтическо – риторическом стиле: «я влюблен». Через много лет, в 1995 году, то есть почти через тридцать лет после смерти Ахматовой, англосаксонский рационалист почувствует себя обязанным объясниться в интервью «Газете выборчей»: «Мы провели целую ночь в ее комнате. Все думали, что между нами что –то было. Ничего подобного. Мы сидели в противоположных углах и только разговаривали (…)». Для Берлина это было «только», потому что «ничего не произошло». А для Ахматовой это было «вот сколько», потому что ведь «произошла» необыкновенная встреча двух душ. Они встретились еще раз, в канун Трех королей, 5 января 1946 года. Перед расставанием обменялись подарками: Ахматова подарила Берлину экземпляр «Белой стаи» с посвящением: «И.Б., которому я ничего не сказала о Клеопатре». Он отдарил ее «Замком» Кафки в английском переводе и сборником стихов Эдит и Сэйкеверелла Ситуэлл. Судя по подаркам, могло создаться впечатление, что они в эту ночь хорошо познакомились и поняли друг друга.

Ахматова, соглашаясь на эту встречу, очень сильно рисковала, но, кажется, оба не отдавали себе отчета, до какой степени риска. Как пишет Рышард Пшибыльский, в тоталитарных режимах судьба принимает форму преступной власти. Анна Ахматова поддалась очарованию Гостя с Запада и утратила привычную осторожность. Рышард Пшибыльский сравнивает это очарование с такими же наваждениями, случавшимися с женщинами уже в доисторические времена. Так же была очарована гостем и поддалась очарованию царевна Ариадна на Крите, когда туда прибыл Тезей, сирена Пейсиноя на строве Самофракия, поддавшаяся очарованию Кадмоса, а царевна Медея убежала с Язоном, презрев узы крови. Ахматова чувствовала себя как Дидона после встречи с Энеем. Вполне сознательно она написала на краю рукописи: «Был Эней, не было Ромео». Что это значило для нее? Прежде всего – это было не любовное свидание. Если и было, то только в смысле встречи душ. «Мы, милый, только души / у мира на краю» – напишет она проницательно. Во – вторых, расставались они навсегда. Эней уплывал в иной мир, не имевший с ее миром ничего общего. Ничто не могло соединить в ближайшие двадцать лет эти два совершенно разные пространства. Свободный Лондон и Ленинград, накрытый очередной волной террора, масштабы которого можно сравнить с Большим Террором двадцатилетней давности. Как когда – то убийство Кирова послужило поводом к арестам, так и теперь за увлечение западными идеями, космополитизм или попросту за контакты с иностранцами людей арестовывали, пытали, ссылали и даже расстреливали.

Зимняя встреча в Фонтанном доме имела катастрофические последствия для Ахматовой. Так же как для взошедшей на костер Дидоны, когда корабль Энея скрылся за горизонтом. 14 августа 1946 года появилось знаменитое Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б), в котором творчество Ахматовой было жестоко раскритиковано, и запрещено печатание ее книг. Ее исключили из Союза писателей. Как писала Надежда Мандельштам, Анна вела себя при этом великолепно. «Память Ахматовой зарегистрировала всю ее многолетнюю анафему, так что постановление она приняла так, как и следовало принять, без всяких эмоций, хотя и с естественным страхом перед его последствиями. Она боялась за себя и своих близких. Невозможно избавиться от страха, когда тупая сила уже рядом с тобой, может вытащить тебя ночью из постели и утащить Гумилева, а также Николая Пунина – «за космополитизм». Пунин умер сразу же после освобождения, не выходя из лагеря, в 1953 году. Ахматова попрощалась с ним коротким, но прекрасным стихотворением:

Ахматова не без оснований считала, что ответственность за все несчастья, свалившиеся на нее в этом десятилетии, или, если оставаться при мифологической терминологии, за ее восхождение на костер – несет ее встреча с Гостем из Будущего. Ходили слухи, что Сталин, узнав об их встрече, пришел в ярость. Об этом сплетничали в кабинетах НКВД, передавая те вульгарные выражения, которыми вождь осыпал Ахматову. Иосиф Бродский выразил мнение, что Сталин был попросту уязвлен, когда ему описали визит в Россию Рандольфа Черчилля и Исайи Берлина. «Рандольф в России должен был видеться с ним и только с ним: единственное шоу в России – это он». А то шоу, которое устроил молодой пьяный Черчилль под окнами Ахматовой, вызвало гнев владыки. Когда Берлин осознал, насколько неудачным было появление Рандольфа под окнами Ахматовой, попытался немедленно отвести того в гостиницу. Его попутчиком случайно оказался Владимир Орлов, историк литературы. Берлин так описывает эту ситуацию: «Господа, как мне кажется, вы не знакомы, – сказал я машинально, – господин Орлов, господин Рандольф Черчилль». Критик помертвел. На его лице отразилось сначала изумление, а потом страх – только его и видели! Я никогда больше не встречался с ним, однако из того, что его работы продолжают выходить в России, могу сделать вывод, что эта случайная встреча не причинила ему вреда. Не знаю. была ли слежка за мной, но то, что за Рандольфом cледили агенты тайной полиции, не подлежит сомнению». В Кремле началось расследование по делу «английского шпиона» Анны Ахматовой. Дело закрыли только после смерти Сталина, в 1954 году.