Но, друг мой, я предлагаю тебе иной путь. Тот путь, для которого ты и был предназначен, – из бесформенного индивида стать снова человеком. Стать... одним из нас!
Пока Сенатор говорит, снег стихает. Мутно-белое небо уплотняется, сегментируется, перекидывается ажурными сводами по колоннам просторного, светлого, испещрённого орнаментальной вязью портика.
Где-то совсем рядом мелодично журчит вода.
Поворачиваю голову и ощущаю обмороженной щекой шёлковую ткань подушки, взгромоздившейся на облако таких же мягких и удобных пуфов, поддерживающих спину.
Радужная кулиса павлиньего хвоста покачивается перед глазами, приоткрывая вид на мраморный фонтан, залитый ярким солнечным светом и увитый цветами.
В тени портика, на низком возвышении восседает сам Сенатор в тюрбане и дивно вышитом халате. Вокруг него, как пчёлки, вьются прекрасные полуобнажённые гурии с блюдами аппетитных яств, кувшинами, опахалами.
Теперь вижу лицо Сенатора с жёсткими, будто вырубленными из дерева, чертами. Лицо неподвижно, как маска. Разве что из тени глубоких глазниц мерцают угольями колючие зрачки. Виски тронуты пеплом.
Успеваю ещё заметить на себе такой же искусно вышитый халат и закрываю глаза от адской ломоты оттаивающих конечностей.
Невыносимо!
Лучше пусть стужа и мороз, честное слово!
Судорожные колики разгораются как пламя, скрючивают спазмом омертвелые пальцы и... вдруг очень быстро начинают стихать и гаснуть, будто под каплями спасительного дождя – под чьими-то заботливыми прикосновениями.
Это похоже на несколько пар женских ручек.
Так и есть!
Деликатные пальчики в драгоценных каменьях бережно массируют исстрадавшуюся плоть.
Дыхание от нежных поцелуев согревает и успокаивает агонизирующие ткани.
Из-под газа накидок вспархивают застенчивые взгляды насурмлённых агатовых, бирюзовых, яшмовых и нефритовых глаз.
Девушки переглядываются между собой, украдкой щебечут о чём-то, хихикают и с утроенным старанием принимаются умащивать меня ароматными маслами, поить горячим вином со сластями и фруктами.
Нега мёдом разливается по жилам. Чьи-то губы ласкают шею, затылок, уши. Чьи-то волнующие ручки ерошат волосы, скользят по размякшим плечам, согретой груди.
Беззаботный девичий смех бисером рассыпается под орнаментом сводов.
Недавние события отдаляются от меня так быстро и неудержимо, как заблудший парус, гонимый ветром, исчезает в открытом море.
Неясные очертания минувших дней начинают казаться лишь очередным навязчивым сновидением. Или замысловатым Миром, сценарист которого переусердствовал со спецэффектами.
Неужели возможно, что сумма таких неоспоримых плюсов, как покой, безопасность, отсутствие забот, сытость, комфорт и неиссякаемый поток удовольствий, может дать некий минус – гибель человеческой цивилизации?
Не противоречит ли это простым законам физики?
Тюрбан Сенатора слегка наклоняется вперёд, словно в одобрительном кивке. Угли в глазницах прячутся за сухими веками. Сенатор небрежно, будто бы делая одолжение блюду с фруктами, берёт кисть винограда, любуется ею и продолжает:
— Конечно, тебе ещё многому предстоит научиться, юноша. Ты сможешь развить свои незаурядные способности. А главное, сможешь полноценно воспользоваться своим сокровищем – своей Волей.
Сейчас ты весьма бестолково обращаешься с этим тонким инструментом.
К примеру, понимаешь ли ты, что Воля – это... Ничто!
Да-да, ничто.
Пустое место, вакуум, ноль без единицы!
Воля – ничто, пока она не станет Властью! Ведь только имея власть, ты можешь исполнить собственную волю, а не чужую.
Поэтому воля – лишь беспомощный зародыш могучего исполина, в которого она обречена развиться. При должной заботе, конечно.
И имя этому исполину – Власть.
Власть – есть результат естественной эволюции воли. И только Власть способна реализовать весь, без остатка, потенциал человека. Его желания, способности, возможности, амбиции, стремления. Всё, ради чего человек приходит в этот мир.
Но парадокс состоит в том, что развитию власти преграждает путь всё тот же нелепый, примитивный эмбрион - воля другого человека.
Это - ничтожно мало и, в то же время, - непозволительно много.
Вот ты, к примеру, строптивый юнец, не позволил мне сполна насладиться моею властью над тобой там, на испанском галеоне.
Ты остановил руку с кинжалом, направленным в сердце иберийского сосунка. Мою руку!
Да, ты управлял Персонажем, но ведь я управлял тобой!
И ты испортил мне весь праздник, глупец!
Виноградные ягоды лопаются в руке Сенатора.
Сладкий сок стекает по его пальцам и прожигает дымящиеся каверны в мозаичном полу.
Девушки танцуют, задевая меня лёгкими тканями своих немногочисленных одежд.
Вопреки законам физики, груда шёлковых подушек уже не кажется надёжной опорой. Похоже на то, что замысловатый Мир со слишком мудрёными спецэффектами снова грубо вторгается в пригревшую меня реальность.
Пытаюсь уловить выражение лица Сенатора, чтобы понять, какие ещё откровения могут ждать меня.
Вижу только механическое движение резко очерченных губ. От вспыхнувшей на мгновение досады нет и следа. Неподвижная маска выражает лишь зловещую бесстрастность.
—Я хочу, Зайд Хэйс, чтобы ты понял, почему нам так необходимо овладеть волей каждого, буквально каждого индивида из сотен миллионов жителей Объединённого Союза, а впоследствии и всей остальной человеческой популяции.