Из Сибири

В 1890 году Чехов отправился в Сибирь, после чего посетил остров Сахалин — место ссылки осужденных на каторгу. Путешествие по сибирским рекам и дорогам писатель детально описал в своем путевом очерке «По Сибири». «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми. Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей». Примечание: Весной 1890 года Антон Павлович Чехов, направляясь на остров Сахалин, проехал через всю Сибирь. Писатель отправился с целью изучения жизни ссыльных на царской каторге. Он планировал проплыть от Тюмени до Томска на пароходе. Из Москвы Чехов выехал 21 апреля 1890 года по железной дороге, затем добрался до Екатеринбурга на пароходе по Каме и снова на поезде. 29 апреля он запросил телеграфом Тюменское пароходство о времени отправления парохода на Томск. «Первый пароход пойдет в Томск 18 мая», – пришел ответ из Тюмени, и Чехов, не дожидаясь навигации, решил продолжить путь на лошадях. Прибыв в Тюмень по железной дороге 3 (15) мая, Чехов остановился всего на день в гостинице с пышным названием «Пале-Рояль» на углу Знаменской и Иркутской (ныне Володарского и Челюскинцев, здание не сохранилось). Хотя этому нет фактических подтверждений, известно, что он отправил из Тюмени письмо К. Г. Фоти о посылке книг для Таганрогской городской библиотеки. Здание почтовой конторы сохранилось, и в нем по-прежнему находится почтовое отделение. Из Тюмени Чехов продолжил путь по Сибирскому тракту, о котором он отозвался как о «самой большой и, кажется, самой безобразной дороге в мире» через Ишим на Томск. Путешествие оказалось тяжелым. Весна 1890 года была холодной, поэтому писатель в Ишиме даже купил валенки. В письмах к родным Чехов делится множеством дорожных приключений, в частности, рассказывает о том, как недалеко от села Абатского на его возок налетела тройка. К счастью, он отделался незначительными ушибами. В жизни старой Сибири Чехов заметил много темных сторон. Он увидел промышленное отставание региона, недаром «из России везут… сюда и полушубки, и ситец, и посуду, и гвозди». Чехов также отметил своеобразную «культуру» местной интеллигенции: «После первых же двух фраз местный интеллигент непременно уж задает вам вопрос: «А не выпить ли нам водки?» Интересно, что сибирские женщины также не пришлись Чехову по душе: «Женщина здесь также скучна, не умеет одеваться, не поет, не смеется, не миловидна...» «По сибирскому тракту, от Тюмени до Томска, нет ни поселков, ни хуторов, а одни только большие села, отстоящие одно от другого на 20, 25 и даже на 40 верст. Усадеб по дороге не встречается, так как помещиков здесь нет; не увидите вы ни фабрик, ни мельниц, ни постоялых дворов… Единственное, что по пути напоминает о человеке, это телеграфные проволоки, завывающие под ветер, да верстовые столбы». Не обошел вниманием Чехов и Тюмень: «В Тюмени я купил себе на дорогу колбасы, но что за колбаса! Когда берешь кусок в рот, то во рту такой запах, как будто вошел в конюшню в тот самый момент, когда кучера снимают портянки; когда же начинаешь жевать, то такое чувство, как будто вцепился зубами в собачий хвост, опачканный в деготь. Тьфу». Не трудно сделать вывод, что Чехов мог ощутить стойкую ненависть к Сибири. Однако тридцатилетний классик был не из таких. Своему старшему брату Александру он признался: «Конечно, неприятно жить в Сибири, но лучше быть в Сибири и чувствовать себя благополучным человеком, чем жить в Петербурге». В Сибири Чехов также нашел много хорошего. Будучи объективным бытописателем, он уделял внимание деталям и высоко оценивал культуру быта и жизни сибиряков. С его точки зрения, Сибирь превосходит Европейскую Россию. Многие страницы очерков и, что особенно интересно, личных писем Чехова посвящены сибирякам — добрым, трудолюбивым людям, которые, хотя и разные, почти всегда вызывают симпатию. Чехов замечает их недостатки, но следует старой мудрости: «Понять – простить». Он их понимает и прощает. Также он отметил межнациональную гармонию в Сибири. С большой симпатией он отозвался о сибирских крестьянах: «Народ здесь хороший, добрый и с прекрасными традициями». Он заметил, что крестьянки «ласковы, чадолюбивы, сердобольны, трудолюбивы и свободнее, чем в Европе». Понравились ему и жилища сибирских крестьян: «Часов в пять утра, после морозной ночи и утомительной езды, я сижу в избе вольного ямщика, в горнице и пью чай. Горница – это светлая, просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому мужику можно только мечтать. Чистота удивительная: ни соринки, ни пятнышка. Стены белые, полы непременно деревянные, крашеные или покрытые цветными холщовыми подстилками; два стола, диван, стулья, шкаф с посудой, на окнах горшки с цветами. В углу стоит кровать, на ней целая гора из пуховиков и подушек в красных наволочках; чтобы взобраться на эту гору, надо подставлять стул, а ляжешь – утонешь. Сибиряки любят мягко спать». «Комнаты у них убраны просто, но чисто… полы выкрашены или устланы самоделковыми холщовыми коврами… Вас не посадят пить чай без скатерти, посуда чистая, квас прозрачен, как пиво, – вообще чистоплотность…» Сибирский хлеб писатель нашел очень вкусным и убедился, что по всему огромному тракту его пекут прекрасно: «Вкусны и пироги, и блины, и оладьи, и калачи…» «К чаю мне подают блинов из пшеничной муки, пирогов с творогом и яйцами, оладий, сдобных калачей… Хлеб везде по сибирскому тракту пекут вкуснейший; пекут его ежедневно и в большом количестве». Чехову пришлись по душе доброжелательность и сердечность сибиряков: «Среди перевозчиков нет ни одного ссыльного, а все свои. Народ добрый, ласковый. Когда я, переплыв реку, взбираюсь на скользкую гору, чтобы выбраться на дорогу, где ждет меня лошадь, вслед мне желают счастливого пути и доброго здоровья и успеха в делах…». С уважением он отозвался о честности сибирских ямщиков: «От Тюмени до Томска ни почтовые, ни вольные ямщики не помнят, чтобы у проезжающего украли что-нибудь, когда идешь на станцию, вещи оставляешь на дворе, на вопрос, не украдут ли, отвечают улыбкой…». Сибирская природа произвела на Чехова большое впечатление. Его поражала необозримая степь, тянущаяся почти от Екатеринбурга до Томска. «Иртыш широк. Если Ермак переплывал его во время разлива, то он утонул бы и без кольчуги. Тот берег высок, крут и совершенно пустынен…». И вот вывод, который можно поставить в эпилог всей сибирской поездки Чехова: «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми. Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей». Сибиряки, в свою очередь, не забудут, сколько сильных, прекрасных честных слов написал Антон Павлович о Сибири — больше, чем любой другой классик!