Дома Виктор первым делом проинструктировал пришлый народ: ну, там — к компьютеру не подходить, на звонки не отвечать, дверь никому не открывать, курить — на балкон.

И, раскидав пакеты, прямиком в душ отправился. Надо было срочно смыть с себя дневные заморочки.

Включил воду на полную, разделся и с наслаждением подставился под тугие струи. Ванную сразу заволокло горячим паром. Закрыл глаза… Блаженство.

… Вот что забавно, — когда закроешь глаза, сначала ведь вовсе ничего не видишь. Это так всегда. И только лишь потом, на дальнем плане, на чёрном заднике, осторожно: сквозь клубящееся марево, сквозь пар, туман, и что-то там ещё, сквозь тени облаков, сквозь предрассветное молчанье флейты, сквозь шум замершего на вздохе водопада, сквозь время в пять, семь, одиннадцать секунд, сквозь тысячу семнадцать оттенков синевы и нечаянный розовый мазок вон там в углу, сквозь… Проступают тонкие-тонкие слабые-слабые контуры каких-то неизвестных гор. Эскизно проступают. Словно просматривается сквозь кальку иероглиф уку (написанный) иссохшей кистью. И ты при этом честно пытаешься всмотреться. Пытаешься, аж прям… Будто нужно тебе обязательно что-то там, в этой бледной синеве, увидеть. Будто нужно, — хотя и знаешь точно, что нет, — что-то рассмотреть… Там. Где? Где-где. Да вон где, — на том возможно каменистом склоне… Но куда там, — рассмотреть! Всё зыбко. Настолько зыбко, что и не ясно, — покоятся ли эти бледные вершины на тверди и достают ли до небес. А есть ли здесь, вообще, земля и небо? А если есть, то — где они? Где они? И всё вокруг плывёт. И расплывается. Ниточка гор дрожит, как пульс затухающего осциллографа… дрожит… ещё дрожит… и вдруг совсем исчезает. Гор больше нет. Нету. Не стало их. А, может, и не было никогда…

И вот именно тогда, когда так предательски исчезают горы, те самые горы, которых, возможно, отродясь и не было, именно тогда — так всегда — ты сначала предчувствуешь, а потом и слышишь. Этот…

— Ни фига себе! — неожиданно раздался рядом возглас Йоо, — возглас, от которого Виктор вздрогнул и резко повернулся.

Бесстыжая девчонка стояла прямо у ванной. И бесцеремонно рассматривала его в упор.

Как же это он так подзабыл, что теперь не один, что теперь нужно запираться. Вот чёрт! Но решил не дёргаться. Не выставлять себя перед младым поколением ржавым ханжой. Лишь срам свой быстро прикрыл рукой и спросил у нахалки:

— Чего тебе?

— Там у тебя…

— Что там? Гематома на талии что ли большая?

— Да нет, Жених, гематалии у тебя так себе, а вот синячище над задницей огромный.

— Слушай, а чего ты, вообще-то, припёрлась?

— А чего такого?

— Не видишь, голый я? Не видишь, душ принимаю? — слегка возмутился Виктор.

— Да ладно, что я голых мужиков что ли не видала… А кто это тебе так заехал?