На мгновение наступает тишина. Даже Галины руки замерли над пишущей машинкой. Потом Инна говорит:
– Ну, нет так нет. Возвращаемся к работе, а ты, Ника, иди сюда, давай я тебе объясню одну вещь.
Ника присаживается на краешек стула, с опаской смотрит на Инну Биргер.
– Понимаешь, – тихо говорит Инна, – дело ведь не в том, кто на самом деле этот Матусов: мошенник или честный человек. Дело в том, что ты хочешь рассказать о нем людям. Если он в самом деле учил студентов нелегальному переходу, то он хуже, чем шарлатан, – он преступник. И если мы не напишем о нем то, что я предлагаю, найдутся другие – и они сделают другую статью, представят его шпионом, агентом мертвых. Ты этого хочешь?
– Нет, – говорит Ника. – Я, конечно, этого не хочу. В частности, потому, что это – тоже неправда. Брахо Иван – никакой не шпион и не агент.
– Тут такая история, – продолжает Инна. – Никто не сможет рассказать ту правду, которая нравится тебе. Наш выбор – между одной ложью и другой. Либо напечатать репортаж о шарлатане и мошеннике, либо ждать, пока кто-то другой расскажет о преступнике и шпионе. Решать тебе, Ника.
Ника молчит. Как всегда в минуту волнения, она замедляет дыхание и, как учил брахо Иван, считает до шести, а на следующем цикле – до восьми.
– Я не могу, – говорит она. – Мне очень жаль, Инна Львовна, но я никак не могу. Пусть кто-нибудь другой напишет – но не я.
Да уж, в такой квартире Гоша никогда не был. На полу ковры, на стенах маски с рогами и клыками. Маски, конечно, мертвые – кажется, тут все мертвое: телевизор, радиоприемник, даже книги за огромными дверями шкафов. Ну понятно: родители Кирилла долго жили в Заграничье, поэтому Кирилл и учился с ними только с девятого класса.
– Садитесь, Георгий, садитесь, – говорит Владимир Феликсович. – Я ведь правильно ваше имя, да?
– Правильно, – кивает Гоша и опускается на диван.
– Вы ведь по поводу Кирюши? Хорошо, что у моего сына есть друзья, которые не боятся, не бросают, так сказать, в беде… ну, я, со своей стороны, тоже кое-что сделал, позвонил, так сказать, кое-куда. Потому что, Георгий, вы же понимаете – все-таки при нашей работе у нас довольно неординарные связи, если можно так выразиться.
Гоша опять кивает.
– И что вы узнали?
Владимир Феликсович не спеша раскуривает трубку. Пальцы у него подрагивают.
– Это была провокация, Георгий. Обыкновенная провокация. Мой сын записался в обычную оздоровительную секцию, а там, совершенно неожиданно для всех нас, окопались агенты мертвых, чуть ли не шпионы. Но меня заверили, что к рядовым, так сказать, участникам у наших доблестных учрежденцев нет совершенно никаких претензий. И конечно, мне гарантировали, что к Кирюше будет, если можно так выразиться, особое отношение.
– Значит, его скоро выпустят?
– Ну да, достаточно скоро. После Фестиваля. Вы же понимаете, время будет напряженное, лучше подержать моего мальчика от греха, что называется, подальше.
Странное дело, думает Гоша. Марине сказали, что после Фестиваля выпустят всех, а отцу Кирилла пообещали отпустить его сына тогда же – но в качестве одолжения.
– Мне даже удалось с ним увидеться, – продолжает Владимир Феликсович. – Он держится молодцом, как мы с матерью его, собственно, и учили.