– Вы знаете, – говорит Ника, – до сегодняшнего дня я никогда этого не рассказывала, даже Гоше… но много лет назад, когда мы впервые были на Белом море, с нами вместе поехала одна учительница… Зиночка. Шурка – ты, может, знаешь… она потом погибла… Так вот, Зиночка была влюблена в… неважно в кого…

Ника говорит, запинаясь, и Гоше, который уже слышал сегодня эту историю, хочется рассказать ее самому, чтобы избавить от этого Нику. Но нельзя, это только ее история, и поэтому он внимательно смотрит на Шурку и Майю, как они сидят рядом, словно самые близкие подруги, и не сводят с Ники глаз.

– И Зиночка рассказывала мне о том, что такое любовь… я думаю, она была чуть старше, чем я теперь, а я… я была младше Шурки и совсем ничего про любовь не понимала. Но Зиночка так говорила, что я вдруг увидела сеть… сеть любви, которая пронизывает все миры – миры живых, мертвых, дважды мертвых, глубинные миры, всё… Это меня так потрясло, что я все эти годы об этом думаю. И недавно, во время занятий… я занимаюсь фридыхом, практикой свободного дыхания, теперь, наверно, это незаконно, но неважно… так вот, во время занятий я снова увидела эту сеть и поняла, что она стягивает все части Большого Мира, связывает воедино этот, как его называл Лёва, фрактал… Вы знаете, что такое «фрактал», да?

– Конечно, – говорит Майя. – Я с матмеха.

– И что? – спрашивает Шурка. Она по-прежнему напряжена, сидит с прямой спиной, сцепленные руки лежат на столе.

– Я не знаю, говорила ли ты Майе, – продолжает Ника, – но ты-то знаешь, как мы спасли тебя от Орлока. Лёва наверняка тебе рассказал.

Шурка кивает.

– Орлок Алурин, дважды мертвый, пытался убить Шурку, но мы вытащили его из этого мира в один из мертвых миров, – поясняет Ника Майе. – Я не хочу рассказывать, что конкретно мы сделали, но мы сделали это через боль, кровь и убийство. Через страдание. Потому что страдание – это разменная монета, валюта для торговли с мертвыми. На этом наше Учреждение и их Контора строят свою власть. Они внушают нам, что на этом держится мир – на страдании, на борьбе, на войне, на страхе. Много лет я ненавидела Учреждение, Учреждение и Контору. Я хотела сражаться против них, но ненависть – это их территория, на ней их не обыграть. Я приняла ту картинку, которую они вдалбливают нам с самого детства, – мир, как мы его знаем, держится на борьбе.

– А что, нет? – спрашивает Шурка, и в ее голосе уже нет ни злости, ни обиды.

– Нет, – качает головой Ника. – Если есть поток страдания и страха, который используют Контора и Учреждение, должен быть встречный поток любви – не может не быть. Мир удерживается этой сетью. Мы вытащили Орлока, используя боль и кровь, а Лёву можем вытащить, используя нашу любовь.

Гоша смотрит на Шурку: та явно сама не знает, верить ли Нике. Ничего страшного, думает Гоша. Когда Ника изложила все это нам с Мариной, мы тоже не сразу поверили.

– Я ведь и так его люблю, – сказала Марина. – Что еще я могу?

– И как это сделать? – спрашивает Шурка.

– Понимаете, – отвечает Ника, – это трудно объяснить. Я вот много занимаюсь фридыхом, но тоже не совсем понимаю… Я подумала, если вы просто будете рядом со мной, просто будете сидеть рядом и думать о Лёве – это мне поможет. Представляйте его как можно яснее, будто он с нами. Пусть в нас останется только наша любовь – и больше ничего. Забудьте все остальное, забудьте о наших врагах, забудьте свою печаль, забудьте отчаяние. Только любовь.

Ника уже второй раз за день повторяет эти слова. Час назад Марина ответила ей:

– Я не смогу так долго. На самом-то деле его здесь нет, и мне больно от этого, очень больно.

И тогда Гоша вспомнил про Шурку и сказал: давайте попробуем все вместе.

– Это легко, – говорит Майя. – Во мне и так нет ничего, кроме любви. Мне ничто не мешает любить Лёву – даже то, что он никогда не любил меня.

Майя устремляет на Марину большие глаза в круглых очках, и Марина отводит взгляд.