Она делает нечто потенциально глупое. Все совершают глупости время от времени, причем чаще, когда утомлены, когда вмешиваются факторы наподобие боли, пребывания на краю эмоциональной пропасти или когда в уравнение входит голод или жажда.
В этот момент на тихой дороге, в янтарном свете угасающего дня, после трех часов ходьбы, из которой половина пришлась на больную ногу, она теряет нити мыслей. Только что думала о Уоррене, а теперь в голове вертятся слова детской песенки, чтобы поддержать падающий дух: «Если любишь даму с укулеле / Дама с укулеле ответит на любовь / Если ты предпочитаешь тени / Дама с укулеле будет там с тобой…»[53] А затем ловит себя на том, что гадает, в какой именно точке карты находится сейчас. Уже похолодало, а гостиницы не видать. Крепкий ветер хлещет по щекам. Нужно сойти с этой дороги и найти укрытие. Она воображает волков, рыщущих по лесу со всех сторон, пауков, бегающих по лицу, пока она спит, — если придется устроиться на ночлег в подлеске. После такого ночлега можно и не проснуться! Из-под ног будто перкуссия —
До сих пор во время своего приключения, ловя попутку, она была крайне и крайне осторожна, выбирая исключительно водителей-женщин (не считая троих юных канадских красавцев) и не подсаживаясь к мужчинам, но в эту минуту все шиворот-навыворот, а пикап уже останавливается рядом с ней, прежде чем она успевает разглядеть, что за рулем одинокий пожилой мужик.
Оценив риски, она решает, что, пожалуй, справится с ним. Ему за пятьдесят. Опершись на руль, он разглядывает Кейтлин — несомненно, совершенно не ожидал встретить здесь женщину одну-одинешеньку. По ее мнению, мужик вполне пристойный. Клетчатая рубашка. Жилистый. На приборной панели ни одной пивной банки. Немного ржавчины тут и там свидетельствует, что этот человек и сам знавал трудные времена.
Он вглядывается в Кейтлин. Отблеск фар бросает на его лицо резкие тени, из-под воротника выбивается клок черных волос. Спрашивает:
— Вы в порядке?
— Если б подвезли, не отказалась бы.
— Тогда запрыгивайте. Вещи киньте назад.
Швырнув рюкзак в кузов, она забирается на пассажирское сиденье и захлопывает дверцу, с облегчением оставив уличный холод снаружи.
— И что ж вы делаете на этой старой дороге? — Он смотрит в зеркало, включает передачу и выезжает на асфальт.
Кейтлин высасывает из пальца историю о том, что она путешественница и возвращается домой.
Переключая скорость, он вопросительно смотрит на пассажирку.
— А не попали ли вы беду?
— Нет, а что?
— Да ведь ссадины у вас на лице, синяки… Похоже, вас порядком помяло. На медведя напоролись?
— Никаких медведей, — улыбается она. — Я в порядке.
— Ну, как скажете.
Она чувствует себя очень неуютно после такой неубедительной лжи, а он чересчур часто искоса поглядывает на нее, заставляя впервые подумать, что она совершила серьезную ошибку, сев в этот грузовичок, — хотя эта мысль идет вразрез с тем, что ее лодыжка пульсирует адской болью, а шесть таблеток обезболивающего не дали никакого толку, только помутили сознание, и вообще, ночью все равно чертовски холодно, на улице не поспишь. И пока она тщится привести в порядок насквозь проибупрофененные мысли, ей является образ горячей ванны, яркий и пышущий паром. Ах, только подумать: отмокнуть, прогреть косточки! В некоторых гостиницах дают маленькие бутылочки с пеной для ванн. Уоррен однажды устроил шикарную ванну, когда у нее выдался дерьмовый денек на работе. Свечи, вино, пена… Она забралась в воду, ладонями строила горы пены вокруг и набрасывала ее на себя, но через десять минут ей это надоело. Пришлепала босиком на кухню пожаловаться ему, что от этой пены волосы стали липкими, а на кафеле теперь потеки парафина. «Что скажешь, прекрасный принц?» Он лишь посмеялся над ней. Она уже видит его. Внезапно лицо его становится серьезным, словно он ощутил опасность.
«Проснись, детка. Ну же!»
Она снова сосредоточивается. Видит дорожный знак: «МОЙРА, 12 МИЛЬ». Вспоминает урок, преподанный Уорреном, и, прежде чем пожилой шофер успеет запротестовать, протягивает руку и включает свет в салоне.