— Видимо, отец что-то знал. Хотел сбежать и спрятать это. И… меня.

Пронзает насквозь от осознания — родители, наверное, были в отчаянии. И единственный способ, который показался им верным, спрятать меня в детском доме. А там усыновят, изменят фамилию… И всё — и следа нет от прежней Ники. И если раньше моё сердце наполнялось ненавистью, когда я думала об их поступке, то теперь — преисполнялось благодарностью. Меня спасали! Как умели! Как Глеб спасал Вадима, выстрелив в него самостоятельно.

— Такой вариант не исключён, — говорит Глеб, он встаёт и начинает нервно расхаживать по комнате, заложив руки за спину. — Но, скорее всего, твой отец перешёл дорогу кому-то очень влиятельному из этого клуба. Иногда клубную карту используют как чёрную метку. Тот, кто её получит, считай труп. Это, скажем так, «нецелевое использование» атрибутики. И за такое можно получить по шапке. И нехило. Тем борзее и влиятельнее оказывается наш враг. Что плохо.

Сжимаюсь, дрожу, ещё сильнее приникаю к Аристарху, ища тепла и защиты.

— Но почему они решили действовать только сейчас? Чего ждали больше пятнадцати лет?

— План твоих родителей удался. Тебя действительно спрятали. Говоришь, директриса рассказывала тебе, что родители погибли в автокатастрофе…

Киваю.

— Наверняка, она полагала, что тебе лучше считать их мёртвыми. И это действительно так. Знай, что они живы, но бросили тебя, ты бы ненавидела их ещё сильнее.

Да, скорее всего так бы и было. Так я, конечно, злилась, что меня бросили — как любой ребёнок — но жалела маму и папу, скучала по ним, даже иногда хотела умереть, чтобы попасть к ним на небо.

А знай, что они живы…

— А они живы?

— Не исключено, — говорит Глеб. — И хорошо прятались. Но их всё же нашли. Как и тебя. Нашли и стали действовать. — Он ловит мой взгляд, всматривается внимательно, будто душу вытягивает и спрашивает наконец: — Чем занимались твои родители? Какая у них была профессия?

Пожимаю плечами.

— Мне и пяти не было. Откуда мне знать? В детский сад, где дети рассказывают о своих родителях, я не ходила. Мы вообще жили уединённо. Вспоминаю дом и сад. Там росла самая вкусная на свете земляника. Помню, мама срезала её и ставила в букетиках, как цветы. А я эти букеты объедала. Мама почти всё время была дома. Скорее всего, просто домохозяйка. Отец много времени проводил в кабинете. Вернее, когда был дома, почти всё время там сидел. Всё что-то писал. Стучал на машинке… Часто уезжал. Иногда на несколько дней. Может быть, он был журналист или писатель? — предполагаю я.

Глеб и Аристарх соглашаются:

— Отличная рабочая версия. И журналист, и писатель мог узнать, что не следовало, о ком-то из членов клуба.

— Что же это может быть за тайна, что спустя пятнадцать лет за это собирались расквитаться с ни в чём не повинной мной?

— Этого мы пока не знаем, но будем копать, — говорит Глеб. — И для начала я навещу директрису того детдома. Элина Сергеевна любезно дала адрес.

Грустно вздыхаю и хмыкаю:

— И, конечно же, не сказала, что почтенная дама умерла пять лет назад?