Аристарх, чутко уловив изменение моего настроения, шепчет на ухо:

— Тссс… Тихо-тихо, Сахарок. Успокойся. — И гладит по спине, по волосам, как маленькую.

— При попадании в голову выживают всего три процента пострадавших. Имеется в виду — полноценная жизнь, а не существование безмозглым овощем. Но если пуля пройдёт по касательной, серьёзно не повредив мозговые центры, то шансов становится намного больше и процент выживаемости выше, — всё это Глеб произносит совершенно ровным, безэмоциональным тоном, будто зачитывает страницу учебника. Но в определённый момент — ломается: судорожно сглатывает, сжимает кулаки. — В общем, у меня получилось. В больнице мелкий. И врачи даже дают неплохие прогнозы.

У меня словно тяжеленая плита с плеч падает. Дышать становится легче, а слёзы текут по щекам самопроизвольно. Мне хочется броситься Глебу на шею и бесконечно благодарить. Но меня, конечно же, не пустят.

Размазываю слёзы, пытаюсь собрать мысли в кучу и выстроить их в логическую цепочку. Мне нужно завершить картину, найти последний пазл.

— Но ты выяснил, что им было нужно? Зачем они стреляли в Вадима?

— Ни что, а кто, — говорит Глеб, не сводя с меня своего взгляда-скальпеля. — Ты, Ника.

— Но зачем? — недоумеваю я.

— А вот это ты нам сейчас и объяснишь, Сахарок… — раздаётся над ухом, а у меня внутри всё обрывается и летит в пропасть… И тяжесть наваливается вновь.

Рвусь, хочу уйти, скрыться, выплакаться. Если мне не верят, если думают обо мне плохо — объяснять бесполезно.

Но всё мои попытки вновь оказываются тщетными. Наши силы слишком неравны. Я лишь бьюсь раненной птицей в силках.

— Ну вот, опять мокрота, — Аристарх почти воркует и бережно вытирает мои слёзы. — Успокойся. Соберись и расскажи.

Мотаю головой:

— Но я ничего не знаю.

Глеб осторожно касается руки, и я почти ощущаю, как у меня за спиной на этот жест ревниво щерится муж.

— Ника, мы на твоей стороне. Доверься нам.

— Да, Сахарок, — Аристарх кладёт большую ладонь мне на шею, туда, где пульсирует жилка, прячет лицо в волосах, — мы хотим спасти тебя. А для этого нужно знать всё. Всю правду, какой бы болезненной она не была.

— Ника, — уговаривает, как маленькую, Глеб, — подумай, кто мог хотеть тебе зла? Кто знал о ваших с Вадимом отношениях? Знал, как он для тебя дорог?

Аристарх напрягается, сильнее стискивая меня. Добирается до уха, прикусывает мочку. Отводит пряди, приникает к шее. Будто клеймит, впечатывает: моя! не отдам! даже не думай!

Я чувствую, что его потряхивает от ревности. Должно быть, не очень приятно слышать, что мне был дорог другой мужчина.