– Ну, ну. Сицилия, Палермо, после слякоти – настоящий рай… Придумал бы что-нибудь поинтереснее.

– Настя, все, что я тебе рассказал, – правда.

– Хорошо, хорошо. Но если мы, действительно, были вместе год, как мы познакомились?

– В метро. Ты училась тогда на первом курсе. У меня был червонец в кармане, а на тебе была такая выцветшая красная куртяшка, потертые джинсы и старые корейские кроссовки, еще лохматый вязанный свитер – в том свитере ты пахла как подснежник. Всегда бы ходила в нем, будь моя воля. И в старых кроссовках – гонору меньше. Что только шмотки ни делают с людьми!

– Так прямо занюхал меня и полюбил?

– С первого запаха. Сказал: у меня есть чирик, не присесть ли нам в кафе?… Ты: "Нет-нет, что вы, что вы! Извините, я тороплюсь!" – ну, и все дела. Короче, я не отлип, вышел за тобой на «Техноложке», и ты поняла, что единственный способ от меня избавиться – это сделать то, что я прошу.

– А потом?

– Что потом? Потом влюбился сильнее. Куда деться? Чтобы тебя удержать, пришлось сказать, что кроме десятки на кофе, у меня есть квартира, фирма у отца, связи. Короче, вскружил голову девчонке… Тот свитер еще жив?

– Серый?

– Тот, что мать связала, – кивнул Вадим.

– Конечно.

– Я хотел бы снова посмотреть на тебя в том свитере.

Обходя тему воровских рецидивов, Вадим поведал Насте историю ее жизни. Из мелких, неосязаемых подробностей выстаивался невероятный замок Настиной судьбы, в котором причудливое переплетение неоспоримых фактов с фантастикой рождало поистине сказочные узоры. В замке этой и потусторонней жизни порой встречались незнакомые залы, коридоры, подвалы… Однако они до того гармонично соседствовали с постылыми комнатами и лекционными залами (которые она, оказывается, бросила посещать еще весной), что не верить этому было выше человеческих сил, а поверить – почти безумием.

И она в какой-то момент поверила. Расстояние между парнем и девушкой таяло по минутам. Он уже держал ее послушную руку в своих ладонях и говорил:

– Вот мизинец… У тебя красивый мизинец, первая клавиша. Я всегда любил играть на твоих пальцах, и всегда начинал с мизинца. Затем переходил к безымянному и много раз убеждался, что он такой же красивый, как мизинец… А вот и средний – да? – какая девушка не позавидует такому среднему пальцу на руке Насти? Указательный, он самый властный… Наконец, что мы видим? Самый крутой – большой палец – круче всех остальных – в рот такого не клади!… Знаешь, что я больше всего люблю?

– Ну?

– Смотреть детективы. А ты терпеть не могла, когда я смотрел детективы. Вспыхивали конфликты, мы ссорились. Но не долго – потом начинали заниматься любовью и все забывали. Любовь после ссоры возбуждает. Ты говорила, что для меня друзья и телевизор – одно, а ты – совсем другое. А я все сидел, так, глядел в телек, изображал, что смотрю детектив, а на самом деле ждал, чем ты закончишь. У тебя начинали хмуриться брови, супился нос, ты становилась Дианой, полной Луной, ты была готова. И вот, я шел к тебе, снимал все это… – Его рука поднялась и закружилась в десяти сантиметрах над Настей: – Диана – это девственница.

– Я знаю.

– Еще бы, ты ж меня и научила. Тот, кто видит ее обнаженной, умирает, да?

– Ну.