— Мне кажется, меня все обесценивают, — говорит белокурая голова. Иногда по вечерам мы ходим на прогулку. Она начинает шмыгать носом. — Ты не обесцениваешь меня? — спрашивает она.
— Нет, конечно, — отвечаю я и глажу ее по голове. Словно начищаю призовой шар.
Мы доходим до речки, снимаем обувь и опускаем ноги в воду. Она прохладная и свежая, струится между пальцами, и они теряют чувствительность. Мы сидим, пока не коченеем от холода, арктические льды проплывают над нашими ступнями.
— И какой ценой! — восклицает она невпопад. Мой мальчик оставляет ключи в двери и жутко меня пугает. Он достаточно взрослый, чтобы водить? Не могу вспомнить.
Он с друзьями уезжает на школьную экскурсию, учится готовить горячие панини. Они возвращаются и демонстрируют новые навыки. Они готовят панини специально для меня: на толстой лепешке, с лучшим сыром, что можно купить в магазине, с чесночным соусом, свежими помидорами и листочками базилика, и это лучшее, что я когда-либо пробовала.
— Это лучшее, что я когда-либо пробовала, — говорю я им.
— Ур-р-ра!
— За всю свою жизнь.
Я накладываю им блестящие шарики мороженого, и они играют в настольные игры на полу, засыпают с молочной глазурью на губах. Старый кот бредет между играми, сбивает стопки карт, гоняет лапой пластмассовые фигурки.
Я стоя гляжу на эту сцену: мальчик и его друзья, разбросанные по ковру, головы их почти соприкасаются, руки и ноги раскинуты в разные стороны. Завтра, думаю я, возьму фильмы напрокат. Они смогут смотреть фильмы целый день. Они смогут просто сидеть здесь и смотреть столько фильмов, сколько им вздумается. Сколько дней могут быть похожи на этот? Это хороший способ провести день. Я составляю список всех видов дней, которые хочу устроить своему сыну, и этот день я вычеркиваю из списка.
Луна освещает гостиную, словно экран. Я иду в свою комнату и ложусь спать.
Утром я просыпаюсь уже на ногах. Я стою возле кухонного стола. Мальчик стоит напротив меня. Когда он успел стать таким высоким? Неужели у него пробивается борода?
Ты ходила во сне, — говорит он.
Его друзья стоят рядом с ним, оказывая какую-то неясную моральную поддержку.
— И куда я ходила в этот раз? — смеюсь я.
— Собирала свои вещи, — отвечает он, раскрывая ладонь, на которой лежит повязка на глаз. — Пираты, — бормочет он своим друзьям, едва контролируя голос.
— Это не то, что ты думаешь. Это костюм, — объясняю я, — на Хеллоуин. — Мое сердце снова разбито на части. Я пытаюсь врать каждый день, по большей части практикуясь на самой себе.
— А это тоже костюм? — спрашивает он.
Мальчик показывает другую ладонь, на которой лежит брошь в форме ракушки. В точно такую же спираль закручиваются его мысли, которые я читаю в его глазах, и я вижу в них слезы.
— Это принадлежало моей матери, — говорит он. — Откуда это у тебя?