«Множественность их жизней», — думаю я, пытаясь понять, на какое место среди них могу претендовать.

— А что у вас? — спрашивает женщина со взрослыми брекетами.

— А что у меня? — спрашиваю я, искренне желая услышать ответ, но никто не отвечает.

Мы читаем журналы, и бокал в моей руке наполняется вином сам по себе благодаря волшебным свойствам этих женщин, собравшихся в комнате.

Мы вызываемся организовать школьные танцы. Мальчики стоят вокруг коробки с пончиками, глядя на них и пытаясь заставить взлететь силой одного взгляда. Мы стоим возле двери, отмечая приход и уход наших детей, щеки розовеют от холода.

— Почему нет медленных танцев? — спрашивает белокурая голова и меняет музыку.

Теперь мальчик и его друзья держат коробку с пончиками, точно крупный куш, свалившийся прямо к ним в руки. Мы явно сейчас заняты чем-то другим.

Девочки клубятся в самом темном углу комнаты.

— Люблю эту песню, — говорит белокурая голова и танцует с другой мамой.

Я смотрю вниз, мой мальчик стоит рядом со мной. Он касается моего запястья.

— Эти штаны неправильные, — говорит он.

— Что с ними не так?

— Всё, — говорит он, чуть ли не плача.

Я иду в нашу квартиру и беру штаны хаки. Возвращаюсь в темноте, хаки висят у меня на плече, словно спасательный круг.

— Спасибо, — говорит он и убегает переодеваться в ванную. Он запихивает неправильные джинсы в мою сумку и возвращается к своим друзьям и их коробке с пончиками.

— Скажи, было весело? — говорю я, возвращаясь вечером домой.

— Немного весело, — отвечает он.

Остальной путь мы проходим в тишине. Когда мы добираемся домой, он предлагает мне разозлиться, потом погрустить, а потом смотреть в окно.

— Все должно быть именно так, — объясняет он и уходит спать.