Так я соглашаюсь на убийство, не столько ради самого убийства, сколько из уважения к верности Карла, к его стойкости, во имя его дружбы с тем парнем, который мотает нехилый срок, потому что, давайте просто признаем это, ради такой дружбы можно и убить, и уж тем более — отмотать срок.

— Хорошо, — говорю я, — я согласна. Кого надо убить?

И Карл отвечает:

— Для начала мы просто потренируемся.

— А она тоже будет работать с нами? — спрашиваю я, кивая на Лоретту со всей вежливостью, на которую только способна. — В смысле, всегда?

— Возможно, — отвечает Карл. — Это ничего?

— Вряд ли мне об этом судить, но думаю, что ничего. Разумеется, почему бы и нет!

Лоретта одаривает меня ласковым взглядом с противоположной части хижины, где застилает кровать Карла не так, как обычно это делаю я. Она по-больничному подгибает одеяло и четко оглаживает складки. Она не знает, что Карл любит спать свесив ногу с кровати. К утру наведенный ею порядок оборачивается хаосом.

Под «потренируемся» Карл имеет в видуто, что мне предстоит на время стать его тенью. Я буду стоять позади него, как тень, и повторять все его движения, его эмоции, его мимику. Буду молчать, как тень, во всем черном, Лоретта даст мне водолазку и штаны, я надену свои ворованные сапоги.

— Здорово выглядишь, — говорит Лоретта, и я ей верю.

Я, как тень, повторяю каждое движение Карла и, когда он покупает горячие панини, достаю теневые деньги из теневого кармана и кладу их на теневую стойку неподалеку от настоящей. Затем сижу на теневой скамейке позади той, на которой сидит Карл, вытягиваю ноги, намазываю теневой панини теневым майонезом, даже не пользуясь теневым ножом, и в тени поглощаю свой теневой панини, хотя на вкус он как обычный сэндвич, разве что с тенью. Карл широко раскрывает рот, я тоже широко раскрываю рот. Он откусывает большой кусок, и я откусываю большой теневой кусок. И не будь он теневым, это был бы такой кусок, глядя на который моя мать сказала бы: «Откусывай поменьше, а то подавишься». Затем Карл снимает с губ лепесток салата, вы можете думать обо мне что угодно, но я аккуратный человек, поэтому как тень я пропускаю этот момент.

Мы идем домой под заходящим солнцем, и настоящая тень Карла вытягивается, становится слишком длинной и слишком узкой, но все равно падает на мое теневое лицо.

Так мы живем какое-то время. Каждую ночь мой сон — тень сна Карла, и это неплохо, потому что Лоретта заняла мою койку. Мои сны — тень его снов. Я сама тень и живу в тени. Конечно, как я и говорила, нога Карла выпросталась из-под тщательно заправленного одеяла, так что я выпрастываю свою, лежа на полу рядом с Карлом.

Однажды утром, едва я просыпаюсь, он уже стоит надо мной.

— Второй этап, — говорит он, — теперь ты будешь моим зеркалом.

Это упражнение более личное, и нет ничего более личного, чем просто выполнять свою работу. Удерживать зрительный контакт и всегда держаться рядом. Мы работаем в хижине, синхронизируя каждое движение. Я мою волосы в душе и смотрю на Карла, который тоже моет волосы. Он моет все остальное и смотрит, как я мою все остальное. Все остальное у нас разное, но мы — идеальное отражение друг друга. Иногда мы касаемся друг друга животами или локтями, как порой касаешься зеркала и чувствуешь это касание, и я чувствую, как мое тело прошивает разряд, и вспоминаю тот долгий нежный поцелуй, и чувствую, что меня уносит течением, и однажды ночью Карл целует свое отражение, а оно целует его в ответ, в это время Лоретта спит на койке неподалеку, и вся комната дрожит, словно отражение на куске изогнутого пластика.