— А я вписалась в проект потому, что у ракушек нет сердца, — шепчет она, — и мое, кажется, с каждым днем бьется все реже.

Легкие волны бьются о мои бедра, чайки бьются крыльями в небе, солнце бьет палящими лучами нас. И весь этот бит превращается в музыку. В музыку, в чьи-то голоса и в солнцезащитный крем. Мы совсем недалеко от берега.

— Дело в том, — объясняю я всем окружающим, — что вы вписались в этот проект сами, а я — нет. Я точно ничего не подписывала. Я бы запомнила.

— Что? — удивляется Джоан. — Конечно, подписывала. Мы вчера как раз ждали пополнения. И тут нагрянула ты, хорошенькая, как на картинке. Плыла как раз к нашей скале.

— Я была на пиратском корабле, и там меня отправили прогуляться по доске. Вы, конечно, ошиблись насчет меня, но зато спасли мне жизнь.

Джоан улыбается, но кажется слегка обеспокоенной. Мы задерживаем дыхание при виде очередной волны.

— Если это не ты, если не тебя мы ждали, то тогда кого?

И тут я представляю, как человек-ракушка идет ко дну, потому что камня, к которому надо прицепиться, нет. Кажется, Джоан и Тоби-Прилипала подумали то же самое, потому что вдруг замолчали.

— Я должна поговорить со своим агентом, — говорю я тихо и понимаю, что не найду здесь телефон.

— Что ж, — говорит Тоби-Гарольд, — тебе будут платить, как и всем нам. Ничуть не меньше, чем если бы ты сейчас пускала корни в каком-нибудь офисе. Наверняка ты тут задержишься.

Нечасто я в своей жизни встречала людей-ракушек. Как, собственно, и тех, кто надолго задерживается на одном месте. Но что меня восхищает в морских членистоногих, так это умение жить внутри маленькой хрупкой раковины, прицепляясь к чему-то большому и прочному. И если их известковый домишко сбить, то его фундамент все равно останется на месте — настолько он крепкий.

— Однажды меня повысят, — говорит Джоан, — и я стану ракушкой на спине кита. Это особый вид членистоногих.

Вдалеке мы видим другие скалы, где другие люди изображают другие виды морских обитателей. Тоби-Прилипала показывает мне мидий, моллюсков, морских улиток, женщину, которая пытается улечься в раковину.

И докуда хватает глаз, до самого горизонта и дальше, риф, который давно уже перестал существовать, снова становится обитаем. Снова живет, наполняется все новыми и новыми видами живых существ. Люди, чтобы заработать себе на жизнь, сидят на мертвых кораллах и каменных островках, приспосабливаясь к новой среде обитания. Какой-то мужчина утверждает, будто на его руке вдруг появился твердый розовый отросток, похожий на скелет. Как мне сказали, это временная эволюция.

— Это меньшее, что мы можем сделать, — говорит Тоби-Прилипала, которого в прошлой жизни все звали Гарольдом.

Нынешнее же имя его — это название биологического вида моллюска, которое теперь кажется чуть ли не титулом и выражает его новую идентичность. И вот что интересно: если бы по аналогии его называли Человеком Гарольдом, обращаясь к его человеческой личности, повлияло бы это как-нибудьма нашу человечность в принципе? И когда мы уйдем, останется ли кто-то вместо нас?

— Какое у тебя красивое ожерелье, — говорит Джоан, и тут я вспоминаю, что начисто забыла о своих вещах.

Но вот они, тут, по-прежнему привязаны к моей груди. Даже пиратская повязка все так же закрывает мне глаз, благодаря чему я отлично вижу при любом освещении.

Отлив — и вода уходит мгновенно. Вот так. Вот тут-то я и останусь — лицом на юг — до скончания времен. Интересно, сколько живут ракушки? Я задаю этот вопрос про себя, не говоря вслух ни слова. Я затихаю, замолкаю. Кажется, будто внутри меня уже начало проявляться какое-то новое существо. Начинается прилив. Возможно, мой язык уже совсем прилип к нёбу и стал с ним одним целым. Так я постепенно превращаюсь в новое существо, которым должна стать.

Вечер опускается на спящих вповалку людей-ракушек. Я слышу, как плещется вода о скалу. Еще один всплеск и за ним — вздох облегчения.