В день египетского триумфа погода выдалась облачная и ветреная, совсем не египетская. Нас снова усадили на трибунах в конце Виа Сакра, и шелковый балдахин на сей раз беспрерывно трепетал на ветру. Нарядились мы с Птолемеем не в египетском, а в греческом стиле – в память о том, что мы потомки Александра Великого. Я не надела ни головного убора со священной коброй, ни широкого, усыпанного драгоценными каменьями ворота, как у фараонов, ни страусовых перьев. Ничего экзотического, ничего восточного. Низко надвинутая на лоб головная повязка сегодня уместнее любой короны.

И снова крики, раздававшиеся по мере продвижения Цезаря по городу, звучали все громче и все ближе. Потом с дальнего конца Форума появилась голова процессии. Первыми шли музыканты – настоящие египтяне, дувшие в серебряные трубы, бившие в длинные барабаны, стучавшие цимбалами и размахивавшие трещотками из слоновой кости. За ними следовали танцоры, намазанные маслом; они плясали и прыгали. За танцорами двигалась группа женщин в тончайших полотняных платьях; эти женщины потрясали трещотками и распевали. Толпа была в восторге – на Форум явился сам таинственный Восток. Далее шествовали жрецы Исиды, кадившие благовониями и возглашавшие хвалу богине.

Разительный контраст с египтянами являли магистраты Рима: они вышагивали в громоздких тогах, всем своим видом демонстрируя превосходство над «варварами».

Потом появились повозки с трофеями, и я собралась с духом, чтобы вынести вид утраченных египетских сокровищ. Я знала, каковы трофеи, ибо все эти ценности Цезарь не захватил в бою, а получил в дар от меня. Но кому, кроме нас с ним, это было известно? Кроме того, как бы ни попали сюда эти редкости, для моей страны они потеряны безвозвратно.

На первой повозке, изготовленной из аканта – драгоценной египетской древесины, везли золоченые скульптуры, футляры для мумий, маленькие обелиски и тканые шарфы с драгоценными камнями. На следующей повозке с огромными колесами находилась статуя, которую я доставила в подарок Цезарю. При виде ее я порадовалась тому, что похитить самые знаменитые наши сокровища не под силу никакому завоевателю. Никто не лишит нас пирамид, Великого Сфинкса, храмов, стоящих вдоль Нила, или маяка.

Но тут выяснилось, что я поспешила с выводами: на следующей, специально сооруженной гигантской повозке везли не что иное, как наш маяк; конечно, не подлинный, но исполинскую модель, очень точно выполненную. На вершине его горел огонь. За ним следовал мощный бородач в окружении крокодилов и рогов изобилия – символ реки Нил.

Далее везли живые трофеи – животных из Египта и Африки. Там были крокодилы в деревянных клетках, пантеры, страусы и, наконец, зверь, возбудивший всеобщее любопытство: жираф. Люди кричали, что это, наверное, помесь верблюда с леопардом, и изумлялись тому, как оказалось возможным подобное скрещивание.

Потом появился первый из пленных: поразительно жизнеподобная восковая фигура Потина, установленная на его собственной колеснице. У меня мороз пробежал по коже; не думала, что сподоблюсь снова увидеть его злобную физиономию. Выглядел он как живой.

За ним провезли фигуру Ахиллы: мастер сумел придать его лицу коварное, злобное выражение.

Я поежилась. Когда-то эти люди имели надо мной власть, а теперь стали восковыми куклами, выставленными на потеху толпе. Кажется, я начинала понимать, в чем заключается глубокий смысл триумфа.

– Гнусный евнух! – кричали римляне, плюя в Потина.

– Убийца! Убийца! Убийца!

Группа людей устремилась с трибун к чучелу Ахиллы. Они швыряли в него навоз и отбросы.

– Ты убил нашего Помпея!

Они собирались сбросить чучело с повозки, но солдаты остановили их, заявив, что они не должны лишать других возможности поглумиться над преступником.

Следом за мертвыми настал черед живых. Мимо протащили закованного в цепи Ганимеда, бледного от долгого заточения в темнице, с длинными, неряшливо спутанными волосами. Ничто в его облике не напоминало былого элегантного дворцового наставника.

Он вздрагивал, когда в него швыряли отбросы, но большей части латинских ругательств и оскорблений, скорее всего, не понимал. Впрочем, судя по тусклому взгляду, дух его был давно сломлен.

И тут – о боги! – появилась Арсиноя! Она шла позади Ганимеда, скованная серебряными цепями, и, хотя ей требовалась вся ее сила, чтобы не сгибаться под тяжестью оков, ступала она уверенно и голову держала высоко. Она исхудала, щеки глубоко запали, но это была все та же гордая Арсиноя. Гордая Арсиноя шествовала по Форуму навстречу скорой смерти.

На ее месте могла быть я! Я опустила веки и увидела себя – побежденную, поверженную… Если б я посмела выступить против Рима… Если бы мне не улыбнулась судьба…

Птолемей плакал.