– Он неравнодушен к вороным, – ответил Октавиан, – потому что они с той самой конюшни, где вырастили его любимого скакуна. Но те кони скорее мощные, чем быстрые.

Повозки двигались по арене грудь в грудь; строй в сорок лошадей производил впечатление гигантского крыла. Оставалось лишь поражаться умению возничих удерживать их в линию. Поравнявшись с нами, они остановились в ожидании сигнала.

Цезарь встал, поднял высоко над головой большое белое полотнище, а потом выпустил его. Полотнище плавно упало на арену. Едва ткань коснулась земли, как сигнальщики взмахнули флажками, и состязание началось.

Две или три упряжки сразу же вырвались вперед и немедленно вступили в борьбу за выигрышное положение на дорожке. Ширина четверки коней была такова, что, когда рядом скакали три колесницы, они оказывались в чрезвычайно опасной близости одна от другой, а на поворотах опасность усугублялась. Кроме того, положение колесницы на дорожке тоже имело значение: ближе к середине упряжка рисковала налететь на центральную перегородку цирка и разбиться, а крайним приходилось преодолевать большее расстояние. Среди сразу определившейся тройки лидеров оказались и гнедые Октавиана. На первом повороте одна из соперничавших с ними колесниц потеряла управление и врезалась в ограждение зрительской трибуны. Ее место тут же заняла следующая. Еще одна колесница наткнулась на обломки первой и тоже разбилась: она словно взорвалась, возничего отбросило далеко, а его кони некоторое время продолжали мчаться галопом сами по себе.

Зрители вскакивали с мест, улюлюкая и крича. Октавиан, сидя рядом со мной, нервно дышал и бормотал:

– Да! Да!

Его упряжка по-прежнему шла первой. После очередного поворота он не выдержал и тоже вскочил на ноги. Только Цезарь оставался сидеть, наблюдая за гонкой внимательно, но спокойно.

Еще один поворот, еще одна разбитая колесница; она ударилась о центральную перегородку и врезалась прямо в высившуюся над ареной статую Юпитера. Лошади забились в спутавшейся упряжи, храпя от страха и боли. Тем временем колесница Цезаря, до сих пор несколько отстававшая, стала наращивать скорость и выходить вперед. На арене осталось семь упряжек, а это увеличивало пространство для маневра. Возничий Октавиана и второй лидер заметили, что их нагоняют, и стали нахлестывать коней, но упряжка Цезаря, сохранившая больше сил, неуклонно сокращала разрыв. Теперь она следовала вплотную за лидерами. Чтобы обойти их, ей пришлось бы использовать внешнюю дорожку, а значит, на каком-то этапе преодолеть большее расстояние.

Моя колесница на протяжении всей гонки двигалась в середине. Последней скакала одинокая четверка разномастных лошадей.

На предпоследнем повороте средняя колесница из тех, что следовали за лидерами, резко вильнула. Поскольку они шли почти вплотную, это привело к столкновению. Все три передовые колесницы с треском и хрустом врезались одна в другую, три упряжки перепутались между собой. Кони попадали и забились в упряжи, людей выбросило на землю. Конское ржание смешалось с криками.

Моя колесница обогнула этот клубок с внешней стороны, не налетев на него лишь потому, что основательно отстала.

Толпа взревела, чуть ли не сладострастно приветствуя это представление: обломки, отлетевшие колеса, беспорядочно молотящие воздух конечности и вопли. Вопли обрывались, когда впавшие в панику лошади втаптывали беспомощных возничих в пыль своими смертоносными копытами.

Уцелевшие колесницы с грохотом пронеслись мимо, не обращая внимания на это месиво. Они проскакали еще один круг – причем теперь главная сложность заключалась в том, чтобы обогнуть образовавшееся препятствие, – и полетели к финишу.

Победила колесница Октавиана, вслед за ней пришла колесница Цезаря. Моя значительно отстала и пришла третьей, тоже заслужив ободряющие крики – вероятно, потому что уцелела из-за своей комической медлительности.

– Поздравляю, – сказала я Октавиану. – Твой выбор оказался верным. Как ты угадал?

Он повернулся, посмотрел на меня, и меня поразили его ясные и светлые голубые глаза с чуть более темным ободком с внешней стороны радужной оболочки. Он выглядел совершенно отстраненным, но я все же заметила, как прерывисто он дышит, как старается унять возбуждение.

– Везение, ничего больше, – ответил он. – Я посмотрел на ноги и проигнорировал все остальное.

Цезарь поднялся, чтобы наградить победившего возничего. Дрожавшего, покрытого потом молодого человека подвели к триумфатору, и тот увенчал чело юноши лавровым венком.

– Сегодня мы празднуем триумф вместе, – сказал он.

Возничий посмотрел на него с обожанием.