— Решать, конечно, тебе — продолжает Сергач, — но, как видишь, все уважаемые люди города меня поддерживают.
Он мерзко ухмыляется и снова отпивает из кружки. Цвет ничего не говорит и поднимается из-за стола.
— Смотри, не здесь только, — усмехается Пеша. — Там, за угляркой у меня «бойня» подготовлена, всё плёнкой закрыто. Ну, ты понял, да? И чтобы здесь тело не оставляли. Вывези куда-нибудь по-тихому. А плёнку сожги. И всё будет абгемахт.
Какой-то неожиданный поворот. У меня даже опора под ногами становится неустойчивой. Это какого хрена вообще? И как так быстро всё изменилось, что из тявкающего шакала Сергач вдруг превратился в грозного Шерхана?
То есть выходит, Куренков ничего Цвету не передал? Никаких доказательств? А может, это Цвет передумал и не пошёл на встречу? Или сходил и передумал уже после встречи? Боюсь, спросить об этом возможности не будет.
Альберт, похоже, заранее знал, чем всё обернётся, раз так резко себя повёл. А у Платоныча чуйка, что надо. Надо к нему прислушиваться повнимательнее в другой раз. Ага… С того света что ли прислушиваться? Ладно, зато, узнаю, будет ли дана ещё одна жизнь… Но, вообще-то не смешно… Нихрена не смешно.
Сердце моментально разгоняется а мозг судорожно соображает, что предпринять. Так-так-так… Кровь приливает к голове, и в ушах раздаётся колокольный звон. Почти погребальный. Набат…
Цвет скользит по мне пустым, холодным и совершенно безразличным взглядом. Как у той гиены из зоопарка. Безразличный холодный огонь. Всё равно ты сдохнешь, как бы говорит она, а я приду и сожру твои кишки…
— Топор, — коротко бросает Цвет и достаёт пистолет.
На его зов появляются мои конвоиры, те что привезли сюда. Они тоже со стволами. Твою же мамочку! С голыми руками на пулю-дуру не попрёшь! Мля… И встали грамотно, не скаканёшь на них. Но на «бойне» скакать будет поздно… И здесь никак. Японский городовой! Где же моё чутьё было?!! Привык всех побеждать, самонадеянный баран... Так, успокойся, соберись…
Дыхание делается коротким и частым, а сердце того и гляди выскочит наружу. Спокойно… спокойно… спокойно…
— Пошёл, — тускло и холодно говорит Паша Цвет и поднимает руку с пистолетом.
18. От разногласий сердцу грустно
Не понял… Топор тоже вытягивает руку с пистолетом и, шагая вперёд, отодвигает меня в сторону. Всё происходит, как в замедленном фильме. Цвет и двое его подручных встают в линию, направляя оружие в сторону стола. Я замечаю их глаза, будто выхваченные крупным планом. Сосредоточенные и лишённые эмоций.
Хмурые лица, сдвинутые брови. Киборги, машины для убийства. Зато с противоположной стороны эмоции бьют через край. Распаренные патриции, как дельфины, медленно выныривают из-за стола, расплёскивая пиво, точно морские волны.
«Теперь расплачиваться поздно,Посмотри на эти звёзды, посмотри на это небоВзглядом, б**дь, тверёзым,Посмотри на это море — видишь это всё в последний раз»…
Звуки песни в моей голове растягиваются так же, как и вся окружающая действительность и теряют всю игривость, превращаясь в обвинительный приговор. И в этот момент раздаётся первый выстрел.
Из ствола, как из сопла ракеты «Восток» вырывается огонь, очищающий и разящий. Вмиг пространство и время сжимаются и из желейной растянутости возвращаются в привычное состояние. За первым выстрелом следует второй, третий, четвёртый, а потом ещё, ещё и ещё. Три ТТ работают как «Катюши», посылая разящее пламя в живые человеческие тела.
Простыни окрашиваются алым цветом и на глазах превращаются из белых флагов перемирия в красные знамёна вечной борьбы. При каждом попадании они взрываются маленькой вспышкой брызг, ошмётками человеческой плоти и кровавыми фонтанчиками возмездия.
«Веди, Будённый, нас смелее в бой! Пусть гром гремит! Пускай пожар кругом! Пожар кругом!» — Вот что надо петь, а не «кончай её Сэмен». Ну, да ладно.