— Ой, а что же это мы во дворе стоим, пойдемте в дом. Проголодался, наверное, с дороги-то, — спохватилась Прасковья Федоровна. Она не могла насмотреться на своего любимого Андрюшеньку. Сердце матери и радовалось и тревожилось.

За столом, выпив по рюмке — кто водки, кто вишнёвой наливки, — перешли к главному разговору. Хотя пан Хилькевич уже всё разузнал по дороге, но ему хотелось ещё раз поговорить о планах сына на ближайшее будущее. Всё равно ведь придётся повторяться для Прасковьи Федоровны.

— Я всего лишь на недельку заскочил домой. Возьму всё необходимое — и в Петербург. Бумаги все оформлены должным образом и отправлены. Надеюсь, что оправдаю ваши надежды и успешно сдам приемные испытания.

— Дай-то бог, дай-то бог, — не могла нарадоваться за сына Прасковья Федоровна и опять на радостях всплакнула.

— Мы с Андрюшей этот вопрос уже по дороге обсуждали. Нам, мать, грех не вывести в люди единственного сына. Я думаю, что не разоримся и средства на обучение найдём, — Семен Игнатьевич глянул на супругу, затем, обратившись к Андрею, произнёс: — Расскажи матери, куда поступаешь, на кого учиться будешь. Я-то уж знаю, но ещё раз с усладой послушаю.

— В Петербурге есть такой Практический Технологический институт. Принимают туда только после классической гимназии, которую я, кстати, не сумел закончить с отличием. Готовят там инженеров для заводов и фабрик. Так что, если всё благополучно выйдет, то будет ваш сын искать счастья на промышленном поприще. При умелом ведении дела и соответствующем усердии многие выпускники этого заведения работают с известными фабрикантами и ходят в великих чинах. Ну, вот вкратце и всё.

Андрей Семенович ещё долго рассказывал родителям о выпуске из гимназии, о Гомеле, где он учился, о своих впечатлениях и планах на будущее.

— Можно? — неожиданно раздался бодрый возглас.

Все одновременно повернули головы. В распахнутых дверях стоял радостно улыбающийся Прохор.

— О! А вот и наш Прохорка! — воскликнул Семен Игнатьевич. — Проходи, проходи, чего в дверях застрял.

Прохор сделал шаг и опять остановился, ещё шире растянув губы.

— Ну, здравствуй, Прохор! — выйдя из-за стола, панич сам подошёл к другу и крепко пожал руку.

Во времена крепостного права среди помещиков часто встречались случаи настоящей дружбы или, точнее, привязанности к преданным и смышлёным крепостным, особенно, когда были общие интересы. В данном случае увлечение охотой настолько сблизило барина и крепостного, что они просто скучали друг без друга. Сейчас Андрей Семёнович даже и не помышлял, чтобы, будучи в имении, отправиться на охоту без Прохора. Он всегда помнил, чем обязан этому смельчаку, и различие в сословиях никогда не пролегало между ними пропастью. Хотя, будучи и в этом вопросе смышлёным, Прохор всё же «знал свой шесток».

После обмена несколькими незначительными фразами Андрей спросил:

— Ну, ты как, жениться надумал?

— А чего тут думать: была бы шея, а ярмо всегда найдётся! — весело ответил Прохор и уже более серьёзно добавил: — Сёмен Игнатьевич мне всё растолковал. Я не супротив. Главное, что его совет совпал с моим желанием. И это меня очень радует. Мы с Марылькой любим друг друга.

— Вот и отлично! Я всегда был против принудительных браков, а тем более в твоём случае.

— А вот в некоторых случаях без этого и не обойтись! — возразил из-за стола пан Хилькевич. — Так сказать, для общего блага.

Дело в том, что императорский указ более чем вековой давности (1724 г.) запрещал принуждать к браку крепостных крестьян без их «самопроизвольного желания». Но, как всегда и везде в царской России, законом для крепостных служило слово помещика. Особенно это проявлялось в глубинке. Дремучее невежество полесского мужика премного способствовало самоуправству и попранию многих законов местными панами.

Андрей, положив руку на плечо друга, сразу перешёл к важному разговору: