— Это замечательная картина. Вы можете ею гордиться, даже очень гордиться.
— Да, хорошая получилась работа. Портреты всегда утомительней писать, чем пейзажи, это вытягивает всю энергию.
— Прошу вас, Винсент, возьмите меня ученицей. Мне столько надо всего узнать. Я хотела бы позаниматься на курсах, но это невозможно. А с вами у меня получится, я уверена.
— Я ничего в этом не понимаю, Маргарита, я не педагог и стал бы плохим преподавателем, я все время что-то пробую и начинаю сначала, постоянно импровизирую и ни в чем не уверен. Иди в «Боз-Ар», там тебя научат.
— Туда не принимают женщин.
— А! Я не знал. А в академию Жюлиана?[32]
— Я не знаю, где это.
— Это такая мастерская на Монпарнасе. Они берут женщин, это точно.
— Отец не захочет платить за мое обучение.
— Нет, я не хочу, у меня нет времени, не рассчитывай на меня.
Он ушел, не обернувшись. Я смотрела, как он удаляется, пока он не исчез за углом улицы.
Я пропустила подряд две встречи с Элен по средам, забыв даже предупредить ее, и хотя она не станет сердиться, мне не хотелось подводить ее снова, что могло бы ее ранить, и потом, встреча с ней пойдет мне на пользу. Я была выбита из колеи, потрясена, а Элен, которая никогда не витала в облаках, сможет вернуть меня на твердую почву. Жара была изнуряющей, и ни одно облачко не желало задержаться над нашими головами.
Медленным шагом двигаясь по деревне, я напрасно искала его; прошлась вдоль берега, добралась до самого Монселя, который он вроде бы особенно любил, но Винсент исчез. Я бродила кругами и вдруг повернула обратно, почувствовав, что у меня подкосились ноги; я не нужна ему, у него есть его живопись, которой он принадлежит без остатка, и если я найду его, то только побеспокою. А потом я сказала себе: тем хуже, я все пойму, нужно брать судьбу в свои руки, он будет рад увидеть меня, мы поговорим, я забьюсь в уголок и стану совсем незаметной, он забудет о моем присутствии. Или, может быть, он пристроил свой мольберт так, чтобы я его не видела, и теперь посмеивается, глядя, как я хожу туда-сюда? Это было бы ужасно. Но мне не верится, это не в его духе, он слишком поглощен своей работой, чтобы у него мелькнула мысль поиграть со мной.
У Элен накопилась тысяча вещей, которые она хотела мне рассказать, и мне не приходилось поддерживать разговор, пока она засыпала меня рассказами о светской жизни сестер и матери, на которые мне было плевать, как на прошлогодний снег. Она встретила меня заговорщицкой улыбкой и сообщила, что у нее есть одна очень важная новость, которую она держит на сердце вот уже две недели, но не собирается сразу выкладывать, нечто очень важное, что изменит мою жизнь, поклялась она, но пусть я еще помаюсь:
После обеда она заново причесалась, устроилась в высоком кресле в своей гостиной и заявила, что готова к нашему сеансу, но я впервые отказалась рисовать ее в этой позе и предложила перейти в сад, на скамью у колодца, или же поставить стул у зарослей самшита, или даже пусть стоит, почему бы нет?
— От этой жары сдохнуть можно, — запротестовала она. — Нам будет лучше внутри.
— Нет, будет лучше, если мы окунемся в природу, во внешнюю жизнь. Тебе не хочется сменить позу?
— Да нет, не очень. А зачем? Ты же все равно будешь рисовать меня. И потом, скоро дождь пойдет. Придется спешно спасаться.