Он был прав. Лексос посмотрел на ветви оливы, мерцавшие в полумраке. Он посвятил всю жизнь семье, годами пытался заслужить то, что Васа предлагал ему сейчас. Это естественный порядок вещей.

Лексос потянулся за кинжалом.

Рукоять легла в помеченную черным знаком ладонь. Выбор сделан. Лезвие прошило плоть, задевая кости, клинок завибрировал, словно отвечал юноше беззвучной мелодией. В ту минуту Лексос подумал, как это красиво.

Возможно, он перестарался? Однако мысль пришла к нему только после того, как все было кончено. Темнота мешала юноше разглядеть, сколько крови разлилось по простыне, но под коленями Лексоса чувствовалась липкая влажность, и он знал, что ладони стали алыми.

Сколько раз кинжал вонзился в Васу? Лексос не помнил, не мог сосредоточиться на содеянном. Казалось, некто другой убил отца, а он просто наблюдал со стороны. И его вполне устраивало такое ощущение.

Он отшагнул от кровати и разжал пальцы. Кинжал со стуком ударился о пол, чересчур громко для глубокой ночи, но Лексос даже не встревожился. Пускай все проснутся, а сюда прибегут слуги. Теперь это его дом, его страна.

Лексос поднес к глазам левую руку и сощурился в полутьме. Пропадет ли метка? Или останется даже после того, как он получит матагиос? Или тот уже перешел к нему?

Тело отца еще содрогалось, испуская последние крупицы жизни. Скоро надо будет похоронить труп. Лексосу сразу станет легче, когда он избавится от остекленевшего взгляда отца, пускай тот сам вложил сыну в руки кинжал.

Лексос вытер пот со лба. Васа похоронил его маму в земле по обычаям святых. Именно так, как она и хотела. С его стороны это было проявление доброты. Лексос спрятал кинжал в тайный карман и подумал, что для Васы погребение не будет подобной услугой.

Небо оказалось чистым, а луна такой огромной и близкой, только руку протяни. Однако руки Лексоса были заняты. Он нес тело отца по саду, хрупкое и необыкновенно легкое. Возможно, матагиос придавал юноше силы? Или Васа действительно не был крупным и мощным, каким старался выглядеть?

Лексос шагал по тропе в оливковой роще, а после меж рядов кипарисов. Он не сразу осознал, что направляется к механическому саду младшего брата, хотя и бывал там пару раз. Пожалуй, будет справедливо закопать отца среди творений Ницоса, которые он никогда не ценил.

Лексос уложил тело под медную вишню, и хрупкие стеклянные цветы захрустели под весом бездыханного Васы. Крошечные тканевые снежинки падали на плечи юноши, но он не обращал на них внимания. Почва здесь была мелкая, рыхлая, вырыть могилу не составило бы труда даже кинжалом, покрытым запекшейся кровью.

Лексос встал на колени у корней дерева и принялся копать яму. Один взмах лезвия… еще. И еще. Все чувства юноши сосредоточились на сухой, рассыпающейся земле. В полумраке мерцали металлические рельсы, часть механизма для вечно падающего снега.

Спустя некоторое время Лексос поднялся и отбросил кинжал. Он больше не мог отводить взгляд от трупа. Глаза отца были открыты, от шеи до груди тянулась глубокая рана, но юноше стало особенно не по себе из-за того, что Васа был в ночной шерстяной сорочке, совершенно обычной, похожей на ту, в которой спал и Лексос. Она достигала колен, обнажая голени и ступни, тонкие и мускулистые, покрытые волосами.

Сейчас сложно было представить, что этот человек убил маму, разрушил семью. И хотя Васа едва ли не приказал сыну отнять у него жизнь, Лексос не мог сдержать болезненного чувства вины.

Нет уж, хватит. «Похорони его, и тебе не придется смотреть ему в глаза», – подумал Лексос.

Ему претила мысль о том, чтобы вновь взять отца на руки, поднести к груди, как ребенка. Поэтому он взял Васу за локти и затащил в свежую могилу.

Лексос выпрямился и зажмурился. Хотя сад был механическим, в воздухе сильно пахло цветами. Юноша пытался сконцентрироваться на аромате, чтобы забыть о крови под ногтями, о том ощущении, когда тело Васы обмякло.

Снег еще падал, мягкий и холодный, остужая щеки Лексоса. Ветер, недавно грозивший разбушеваться, потихоньку слабел, а на горизонте наверняка загорался рассвет.

Лексос услышал птичье пение, умиротворяющее, как тьма, которая окутала юношу, едва он смежил веки. Мелодия казалась знакомой. Порой она лилась с чердака, из мастерской Ницоса. Лексос открыл глаза и огляделся. Обвел взглядом березы с полупрозрачными стволами и иву с тряпичными листьями, а потом посмотрел на вишню: на самой нижней ветви сидела колибри с темно-синими крылышками.