В ответ брат лишь хохотнул, собирая кусочком горбушки подливку со дна круглобокой миски.
— Тебе
— Ты, Сурьминушка, сейчас как в детстве: уткнулась лицом в подушку и думаешь, что хорошо спряталась, раз тебе самой ничего не видно. Но как бы крепко ты ни зажмуривалась, исчезнуть не получится. Как не получится и аннулировать что-то, лишь упрямо этого не замечая или называя другим именем, — Никель отодвинул свою опустевшую миску в сторону и, облокотившись на стол, уставился поверх светильника на сестру. — Он не друг тебе, Сурьма. Ты и сама это чувствуешь. Ну скажи: вот те самые пузырьки — они есть, когда он рядом? Когда ваши взгляды встречаются, руки соприкасаются. Ну?
Отблески пламени плясали в темноте её глаз, смотрящих из-под полуопущенных ресниц остро, обвиняюще и беспомощно, как смотрит пойманный за шкирку котёнок, упрямо вцепившийся в утащенный со стола кусочек.
— Не то слово, — наконец едва слышно прошептала она. — Но, — голос стал громче, а взгляд потеплел, словно она обнаружила лазейку из своей ловушки, — с чего ты взял, что это именно любовь? И не смотри на меня так, будто я перепутала пьезоэлектрический резонатор с фонографической машинкой!
— Примерно это ты и сделала, — спокойно ответил Никель. — Я понимаю: когда всё впервые — разобраться сложно. Но то, что с тобой сейчас происходит — это любовь, уж поверь. А никак не какое-нибудь несварение.
Сурьма уткнулась взглядом в свою недоеденную и уже остывшую порцию.
— Разорви помолвку, сестричка, — Никель протянул руку через стол и ласково сжал ладонь Сурьмы, — Астат не сделает тебя счастливой!
— Я не могу, — прошептала она одними губами, — у нас долги… Мами никогда не смирится… Все узнают о наших проблемах… Да и что люди скажут, если…
— Не людям жить твою жизнь, Сурьма! — перебил её Никель. — Значит, не им и решать.
Они замолчали и минуту сидели в тишине. Никель не сводил глаз с сестры, а она, наоборот, не поднимала на него взгляда, но и руки не забирала.
— Это договор отцов, а не твоё обещание, — продолжил Никель. — А чтобы раздать долги, родителям достаточно продать особняк и купить дом поменьше, в районе попроще. Поговори с отцом. Я уверен, он поймёт. Ведь твоё счастье гораздо дороже любого дома!
— А если не поймёт? — всё так же тихо спросила Сурьма у своей тарелки.
— Ну тогда… тогда… Да что бы он там ни ответил, как бы ни отреагировал — это твоя жизнь, Сурьма! Неужели ты готова сломать её в угоду чьему-то мнению? По чужой указке? Борись, сестричка! Если уж и совершать ошибки, так свои собственные! Я на твоей стороне и всегда готов поддержать!
Сурьма поджала губы, высвободила свои пальцы из ладони брата.
— Хорошо же ты меня поддерживал эти месяцы! — в голосе прозвенела обида. — Сначала сбежал, бросив меня, а теперь окончательно выбиваешь землю из-под ног, рушишь привычный мне мир и отбираешь нелепыми домыслами того, кто занял твоё место!
— Я никого у тебя не отбираю, Сурьма! Наоборот! Прости, что я сбежал, ничего тебе не сказав, но так было нужно. Думаешь, мне легко далось решение всё бросить и начать новую жизнь, в которой неизвестно, что ждёт? Но посмотри, у меня всё прекрасно! Я пошёл за своим сердцем и не прогадал!
— Но я не ты! — срывающимся голосом выкрикнула Сурьма, так стукнув ладонью по столу, что подпрыгнула вилка. — Я не могу так запросто послать всё к чертям: дом, родителей, свои обещания, свой…
— Да о каком таком
— Да о том, на который наплевал