— Я расплатился с твоими долгами.

— Это собственность пансионата, — ввернула сиделка, забирая освободившееся кресло.

— Ты всё продал?!

— Мне нужно было как-то покрыть твои долги, отец. И чем-то платить за твой пансионат.

— Ты всё продал!!! Всё накопленное годами немыслимого, нечеловеческого труда!

— Об мэрский-то стул, поди, не одну пару штанов истёр — так трудился, так трудился! — пробухтела сиделка на пути к лифту.

— Ты и меня продал — сюда! — дед трагичным театральным жестом обвёл холл. — В богадельню! Этим! — презрительно указал на сиделку, заталкивающую в лифт кресло. — На опыты-ы-ы! — старик упал на колени и завыл, заломив руки.

Висмут удручённо стоял над ним, уперев кулаки в бёдра, ожидая конца представления.

— Да я бы и сам заплатил, лишь бы взяли, — вздохнул он, — но никто не хочет иметь с тобой дело, папа!

— А ещё он в меня дерьмом кидался! — крикнула сиделка, задёргивая железную решётку лифта. — И медсестёр за ляжки щипал!

Висмут тяжко вздохнул и закрыл глаза.

— По справедливости, — вставила медсестра с дежурной улыбкой, — это было не дерьмо. Господин Празеодим тайком принёс полные карманы глины с занятий по гончарному мастерству, слепил из неё… ну, вы понимаете… и…

— Оди, лапушка, для тебя я просто Оди! — прокудахтал с пола бывший мэр.

— Всё! — Висмут, не открывая глаз, вскинул руку. — Всё, пожалуйста, больше не надо! Ничего не хочу знать. Мне с этим человеком теперь жить.

— Соболезную, — прошептала сестричка, не переставая белозубо улыбаться, хотя в глазах её и правда мелькнуло сочувствие.

Висмут не без труда запихал всё ещё хныкающего и сетующего на судьбу старика в кеб и, усевшись рядом, уставился перед собой, уперев локти в колени.

— Куда едем? — спросил извозчик.

— Куда едем? — переспросил у Висмута отец, который, оказавшись в повозке, совершенно успокоился, словно у него сработал переключатель.

— К чёрту на рога, — безучастно обронил мужчина. — Хотя нет, сначала заедем в контору «Почтовых линий», мне нужно получить расчёт.

— Мы начинаем новую жизнь? — воодушевился дед.