— И я вас не выгоняю, — продолжила прерванную мысль медсестра, — просто руководство пансионата расторгло ваш договор. Мне жаль.

— А мне — нет, — флегматично уронила сиделка, подкатив кресло к Висмуту.

— Заткнись, карга! — бросил ей дед. — Ты не у себя дома, чтобы так со мной разговаривать!

— Вы тоже, господин бывший хе… к-хм… мэр, — пробурчала она у него над головой.

— Что ты несёшь, увечная?! Где ж я, по-твоему?!

— Не в себе — это уж точно!

— Иди мой полы, немочь ходячая! Или за что там я тебе плачу?

— Это пансионат, папа, — Висмут взялся за ручку кожаной сумки, стоявшей на стариковских коленях, но тот только крепче вцепился в её раздутые бока.

— А ты что за хрен? — с недоверием спросил бывший мэр.

— Я твой единственный сын, папа. Висмут. Помнишь? — терпеливо пояснил Висмут.

Старик недоверчиво прищурился, придирчиво разглядывая высокую подтянутую фигуру стоящего перед ним мужчины в коричневых брюках и жилете железнодорожника, надетом поверх светлой рубахи с расстёгнутым воротом. У него было гладко выбритое лицо, тёмно-русые волосы, подстриженные аккуратно, но не чересчур коротко, и тонкие, едва заметные лучики морщинок, веером расходящиеся от внешних уголков карих глаз. Эти морщинки — признак доброты и улыбчивости — бывшему мэру не понравились особенно: всех добрых и улыбчивых он считал простофилями.

— Ты меня не узнаёшь? — спросил Висмут.

— Я отлично вижу! — вспылил дед, отталкивая руку сиделки, протянувшей ему очки. — Вижу и его отпущенные лохмы, и небрежный ворот, и отсутствие галстука — полная распущенность, тьфу!

— Вы тоже без галстука, — пробухтела сиделка, — и в пижаме, потому что наотрез отказались переодеться.

— Потому что я у себя дома, мать твою, и могу ходить, в чём захочу!

— Это дом престарелых, папа.

— Престарелый здесь только ты, неведомый хрен без галстука! Хвала богу, ты не мой сын! Моему сыну — три, вчера я отправил его и его няньку в загородное поместье!

— Это было сорок лет назад, папа, — Висмут перехватил у сиделки ручки кресла и повёз его к выходу, — с тех пор не осталось ни няньки, ни поместья. Только я.

— Ты просрал всё моё состояние? — возопил дед, с завидной прытью вскочив с кресла и перегородив Висмуту дорогу.