— Ну и фантазия у тебя, ду… м-м-м… Сурьма! — усмехнулся Астат. — Я постараюсь звать тебя иначе. Как бы тебе хотелось?
— Ну-у-у… Не знаю, придумай сам. Все эти «душа моя», «голубушка», «душечка» остались в прежних временах, сейчас уже наступила другая эпоха! Сейчас даже побег родовитого парня со служанкой можно выставить в свете героическом и романтическом (уверена, у мами получится!), а ты говоришь «душа моя» и робеешь поцеловать меня даже здесь, где кроме нас никого нет, — Сурьма выдернула руку из-под локтя своего спутника и резко развернулась к нему лицом, оказавшись практически вплотную к жениху.
— Я не робею, — удивился Астат, — я отношусь к тебе со всем уважением.
— Но от этого твоего уважения моё сердце совсем не похоже на бокал игристого, вовсе нет! — разочарованно воскликнула Сурьма. — А так хочется…
— О чём ты, душ… э-э-э… бесценная моя?
Сурьма едва заметно скривилась: этот вариант обращения понравился ей не больше предыдущего.
— Поцелуй меня, Астат, — тихо попросила она, глядя ему в глаза, — так, чтобы дыхание перехватило и сердце оступилось…
Астат ласково улыбнулся, согнутым пальцем легонько приподнял подбородок Сурьмы и нежно, почти невесомо прикоснулся губами к её губам. Сурьма обняла его за плечи и закрыла глаза, полностью отдаваясь моменту. Но дыхание не перехватывало, а сердце продолжало стучать размеренно и ровно: туду-туду, туду-туду, как колёса паровоза по рельсовым стыкам.
Глава 4
Сурьма ошиблась — в её следующую смену новенький на работу ещё не вышел, но вся бригада уже знала, что человек на освободившееся место взят, и первый его день будет завтра.
— И кто он? — поинтересовалась она в обеденный перерыв в столовой, подсев за стол к ребятам из своей бригады.
— А чёрт его знает, — пробухтел с полным ртом Барий, за раз откусивший от буханки хлеба половину, — не местный. Старик какой-то. В город только вчера приехал. Сегодня, говорят, ему день на обустройство дали.
— С допуском к работе машиниста? — Сурьма поставила локоток на стол, подперев кулаком подбородок.
Допуск к работе машиниста хотя бы одного технеция из их бригады гарантировал, что ей достанется половина всей работы пробуждающего (а вторая половина отойдёт пробуждающему сменной бригады — Литию). Если же они останутся без машиниста, то и в пробуждающем нужды не будет: живые паровозы будет обслуживать другая бригада, а Сурьма останется исключительно диагностом.
— Машинист-технеций, — ответил Барий, вкусно хлюпнув супом.
— Даже та-а-ак! — протянула Сурьма, не в силах скрыть довольную улыбку.
Машинистом-технецием мог быть только человек с высшим образованием, хорошим дипломом и длительной практикой по обеим специальностям. Такие обычно работают на маршрутах, а не сидят в мастерских. И что его привело в их депо? Но раз, говорят, старик, — может, тяжеловато ему стало в рейсах, решил перейти на более спокойную (хоть и менее оплачиваемую) работу, как знать. А Сурьме стало ещё любопытнее посмотреть на нового коллегу.
— Кушайте во здравие! — на скамью между Сурьмой и Барием плюхнулся охранник с пропускного пункта мастерских, пригладил большими красными ладонями вечно взъерошенные седые бакенбарды. — Госпожа моя хорошая, — с тёплой отеческой улыбкой обратился он к Сурьме, выуживая из нагрудного кармана своей формы круглую бляшку, на которой был выбит двузначный номер, — можно у тебя милости просить? Мне начальство наше сегодня дало поручение сходить до нового вашего машиниста, пропускной жетон ему передать, чтоб он, родимый, завтра на работу попасть смог. А у меня сегодня крайняя смена — хотел за город к своим ехать. Так вот, госпожа моя хорошая, опоздаю я на поезд, пока буду захаживать-то! И билет пропадёт, денег жалко. А машинист ваш живёт аккуратно по пути от мастерских до твоих, госпожа, апартаментов. Будь любезна, выручи!
— Занести ему жетон? — уточнила Сурьма.
— Ты ошалел, Гафний? — возмутился Барий. — Пойдёт тебе девушка жетоны всякие разносить по домам незнакомым мужчинам! Дай сюда, сам схожу, — парень выдернул из толстых пальцев охранника жетон, — мог бы сразу догадаться меня попросить, а не Сурьму, рядом же сижу!