— Ну либо — новенькому, — хмыкнул второй, — за задержку.
— Тогда новенькому будет ещё и «жупел в брюки» лично от Сурьминушки.
— Жупел в брюки ему в любом случае обеспечен, — сочувственно обронил Барий, — от Сурьмы не уйдёшь!
И все трое громогласно расхохотались.
Сурьма неслась через мастерские к открытым путям, окутанная плотными клубами негодования, словно сама была маленьким паровозом. Её ноги, обутые в высокие ботинки, так яростно чеканили шаг, что едва ли не высекали искры каучуковыми набойками (вот поэтому носить на себе металл пробуждающим нельзя), а пальцы до хруста сжимали ручку чемоданчика, и Сурьма уже во всех красках представляла, с каким удовольствием огрела бы новенького пьезоэлектрическим резонатором по башке, наверняка гудящей после вчерашней попойки…
«Стоп! — Сурьма резко затормозила, осенённая собственной догадкой. — Так он ведь пьян! Ну, может, не пьян, но с похмелья, поэтому и мерещится ему всякое!»
Уголок её губ изогнулся в ехидной полуулыбке: «Дельный, значит, мужик, умный? — припомнила она данную Барием характеристику. — Вот и посмотрим, кто здесь и дельный, и умный! Старый пропойца!» И она направилась к рельсам уже спокойнее.
— Доброе утро! — дружелюбно улыбнулся ей Висмут, всё ещё обходивший локомотив с молоточком, простукивая каждую гайку.
— Здравствуйте, господин машинист-технеций! — подчёркнуто-холодно произнесла Сурьма.
Внимательный карий взгляд встретился с колючим синим, и веер тонких морщинок в уголках глаз Висмута исчез.
— Мне сказали, тут все между собой на «ты», так что, — растерянно начал он.
— Предпочту сохранить дистанцию, — отсекла Сурьма.
— Хорошо, — кивнул Висмут, повертел в руках молоточек, раздумывая, чем же заслужил столь испепеляющий взгляд с самого утра. — Я должен извиниться за вчерашнее: отец бывает весьма неприятным собеседником…
— Только он? — выгнула упрямую бровь Сурьма.
Висмут осёкся, но внимательный взгляд не отвёл, а лишь пристальней вгляделся в безжалостно сверлившую его синеву.
— Те бутылки… Это совсем не то, они для игры…
— В которой вы, господин машинист-технеций, по всей видимости, выиграли, — вновь перебила Сурьма.
Висмут замолчал, едва заметно кивнул — будто каким-то своим мыслям, и тонкие морщинки вновь разлетелись от внешних уголков его глаз, но задумчивый тёплый взгляд превратился в колко-ироничный.
— Безусловно, — голос его тоже изменился: из него пропали глубокие, хрипловатые нотки. — Я редко проигрываю, видишь ли… А ты?
Сурьма поджала побелевшие от возмущения губы.