Через пару дней Грей сообщил палате общин, что в случае нарушения бельгийского нейтралитета у Великобритании не останется другого выхода, кроме как вмешаться. Судьбоносное решение о вступлении в войну было принято не на совещании кабинета и не в результате парламентского голосования. Большинство министров даже и мельком не взглянули на ультиматум, который был направлен Германии 4 августа, после того как ее войска пересекли бельгийскую границу. Точно так же никто не спросил их мнения при официальном объявлении войны, которое вскоре последовало. Это было решение, принятое под покровом тьмы на заседании Тайного совета, состоящего из трех пэров и монарха. Вот и вся парламентская демократия.
Большинство британских историков склонны преуменьшать значение этих дипломатических игр и кунштюков. Уже сам факт того, что приходилось прибегать к подобным хитростям, говорит о том, что антивоенная оппозиция внутри кабинета была отнюдь не надуманным препятствием. Партия войны была уверена, что добровольные отставки обрушат правительство и, как следствие, приведут к политическому хаосу в том случае, если оппозиция решит начать общенациональную политическую кампанию в поддержку своей точки зрения. Однако ж, задается вопросом Александер Зевин, насколько сильна была эта оппозиция в составе правительства либералов?
[Ф]актом остается то, что из одиннадцати министров, которые, по утверждению Харкорта, были решительно настроены против вмешательства, все, за исключением четверых, смирились с ним, а из этих четверых, подавших в отставку, двое вернулись после слезливых бесед с Асквитом, а двое других – биограф Гладстона Морли и Бёрнс, единственный рабочий в правительстве, – не издали ни единого писка возражения на публике. Их поведение было никак не связано с немецким вторжением в Бельгию. Все четыре прошения об отставке, отозванные или оставленные в силе, были протестом против поддержки Великобританией Антанты, начавшей действовать 2 августа, после того как Грей уговорил своих коллег пообещать Франции помощь британского флота в случае, если германский флот войдет в Ла-Манш, – решение, которое, по словам Бёрнса, «равносильно заявлению о том, что мы участвуем в этой войне». Но как только война была объявлена, антивоенная оппозиция мгновенно рассыпалась. Горстка радикальных депутатов-заднескамеечников выступила с критикой правительства, но никто не голосовал против предоставления ему военных кредитов{47}.
Таким образом, война не имела практически никакого отношения к защите отважной Бельгии. Расчленение этой «доблестной» страны на самом деле стало бы огромной услугой для Центральной Африки и всего человечества. К 1914 г. ни у кого в Великобритании не было причин не знать о варварстве бельгийцев в Конго. Но в тот момент ни одна из готовившихся вступить в войну держав не осудила Леопольда II за устроенный им геноцид. Этого не сделали даже бельгийские социал-демократы, которые закрывали глаза на преступления империи до тех пор, пока те не оказались несовместимыми с претензиями на «белое пальто» европейской цивилизации.
Более серьезным, но от этого не менее ошибочным аргументом, которым оправдывали конфликт, было то, что германский милитаризм представлял собой угрозу этой самой цивилизации. Германию, которая была опаснее и безответственнее других европейских держав, необходимо было обуздать. Это была война во имя демократии: парламент против режима кайзера. Ни Великобритания, ни Германия не были подлинно демократическими странами: право голосовать на выборах и там и там было ограничено; но если проанализировать различия в политической культуре и интеллектуальном разнообразии, вывод будет однозначен: Германия находилась впереди по обоим пунктам.
Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) была основала в 1875 г., через четыре года после предоставления Бисмарком всеобщего избирательного права для мужчин. Лейбористская партия в Великобритании была основана в 1900 г., а согласие на неограниченное избирательное право для взрослых мужчин будет дано лишь в 1918 г. К 1914 г. германская СДПГ насчитывала чуть более миллиона членов. Лейбористам еще только предстояло стать массовой партией, и большинство рабочих еще несколько десятилетий после «Великой войны» будут, как и прежде, выбирать между либералами и тори{48}. Уже к 1890 г. СДПГ стала крупнейшей партией Германии, завоевав 110 мест в рейхстаге. Благодаря этим успехам структура СДПГ, ее пропаганда и ее лидеры – в частности Карл Каутский и Август Бебель – стали образцом для всего континента, включая оба крыла российской социал-демократии. Великобритания была отрезана от этих прогрессивных процессов.
И все же никакие социал-демократы – ни передовые, ни плетущиеся в хвосте – не смогли предотвратить стремительное сползание к войне. Все было готово для начала массовых убийств на полях Западной Европы. В 1961 г. Алан Кларк, ставший в дальнейшем депутатом парламента от консерваторов, выдвинул резкое обвинение в адрес партии войны в своей книге «Ослы» (The Donkeys). Название книги было навеяно следующим диалогом двух немецких генералов:
Людендорф: Англичане сражаются как львы.
Гофман: Как мы знаем, этими львами руководят ослы.
Кларк точно обозначил масштаб катастрофы: бойня – в промышленных масштабах – британской армии при Нёв-Шапель, при Лоосе и во «2-й битве при Ипре» в 1915 г. За первые два часа одной только битвы при Лоосе погибло больше британских солдат, чем потеряли обе стороны во время высадки в Нормандии в 1944 г. Кларк обвинял ослов – и в частности верховного осла генерала Дугласа Хейга, командующего Западным фронтом, – в преступном небрежении к своим обязанностям.
После первоначальной волны ура-патриотизма, прокатившейся в августе 1914 г. по всей Европе, вновь воцарилось тревожное затишье. Цифры потерь росли, начали поступать сообщения о солдатских мятежах, а бездарные генералы только усугубляли ситуацию. Раненые солдаты, получившие увольнительную, рассказывали своим семьям о реальной обстановке на поле боя, и медленно, шаг за шагом градус национал-шовинизма начал снижаться. Антивоенные настроения из солдатских траншей начали распространяться в крупных городах Великобритании, Франции и Германии. Политики, затеявшие эту войну, запустили самые дьявольские машины пропаганды, и здесь Великобритания оказалась на первом месте. «Фюрер» германской пропаганды во время следующей войны, Геббельс, признавался, что многие его идеи, касавшиеся распространения ложной информации, были вдохновлены примерами, которые англичане продемонстрировали на прошлой войне. По сравнению с этим жалкие вирши Киплинга, опубликованные в
Это война – и пока она длилась, и после своего окончания – у многих людей, находившихся по разные стороны классовых, национальных и политических границ, получила название «дурной войны». Даже Киплинг, считавший немцев недочеловеками, испытал сильнейшее потрясение после гибели своего сына. Ранее бард империи задействовал все свои связи для того, чтобы сына, несмотря на слабое зрение, взяли в армию. Кончилось тем, что на поле боя под Лоосом нашли только его очки, а тело навсегда исчезло в безымянной могиле. Судьба нанесла поэту жестокий удар:
Были ли эти слова сугубо личными, или у них был и политический подтекст?
Окопные поэты по большей части крайне резко отзывались о войне, в которой участвовали. Зигфрид Сассун в своей поэме «Тыловые подробности» (Base Details) выразил чувства многих ветеранов:
Страшные Дарданеллы
Только за первые четыре месяца боевых действий Великобритания и Франция понесли потери в миллион человек. Тупик траншейной войны заставил Черчилля задать Асквиту вопрос: «Нет ли других вариантов, кроме как посылать наших солдат жевать колючую проволоку во Фландрии?» Не дождавшись удовлетворительного ответа, Черчилль принялся фантазировать. Его желание проявить себя в области военной стратегии было хорошо известно, и представители военной касты либо открыто над этим потешались, либо относились с вежливым снисхождением. Он уже признал, что его предыдущая идея – о вторжении в Германию и ее оккупации в результате военно-морской операции со стороны Балтийского моря – была нереалистичной, но теперь у него созрел новый план. Он начал склонять своих коллег по кабинету к проведению кампании с решающим участием флота в нескольких сотнях миль восточнее.
План был прост и незатейлив. Флот, подобно ужу, должен был просочиться через Дарданеллы – узкий и стратегически очень важный пролив длиной в тридцать восемь миль, который связывает Средиземноморье с Мраморным морем, Босфором и Черным морем, образуя географическую границу между Азией и Европой. Затем войска должны были захватить Константинополь. Это заставит османов выйти из войны, в которую они без особой охоты вступили в октябре 1914 г.
Одну из версий подобного плана успели рассмотреть еще до того, как османы приняли решение присоединиться к Центральным державам. Новая же версия, изобилующая завитушками в стиле Черчилля, звучала гораздо привлекательнее. Победы на картах столь же ненадежны, как смех в репетиционной до начала комедийного представления. Несмотря на возражения некоторых военных, кабинет этот план поддержал. Первые залпы должны были обрушиться на Галлиполи. Иллюзии у Черчилля отсутствовали, и он признавал, что «цена, которую придется заплатить за взятие Галлиполи, несомненно, будет высокой», но, как он полагал, выигрыш намного перевесит все жертвы. По его мнению, 50 тысяч солдат вместе с его любимыми морскими львами избавят союзников от «турецкой угрозы».
Министерство обороны наотрез отказалось посылать солдат. Несмотря на это, Черчилль отправил боевые корабли, и 19 февраля 1915 г. битва (то есть бомбардировка с дальней дистанции) началась. Погода была плохой, но турки были готовы, и минные тральщики Антанты без конца обстреливались османской артиллерией. Флотское начальство рекомендовало немедленный отход, но Черчилль настаивал на продолжении операции.
Главный оперативный командующий адмирал Сэквилл Карден, шокированный иррациональным упрямством Черчилля, перенес нервный срыв. Британским и французским линкорам потребовался целый месяц, чтобы войти в проливы. На османских минах подорвались и затонули три корабля, еще пять получили повреждения. Половина флота была выведена из строя. Тот, кто сменил Кардена на посту командующего, не стал дожидаться разрешения из Лондона. Он отдал приказ об отступлении и сообщил Черчиллю, что будет дожидаться армейских подкреплений. Какое бы преимущество в теории ни давала эта операция, теперь о нем в любом случае следовало забыть.