Дед посмотрел на меня удивленно, что-то сказал полицейским, наши взгляды встретились, и в этот момент я отчетливо понял, что, возможно, впервые в моей жизни филология и медицина объединились и, не конкурируя за первенство, отыграли на успех операции в прямом и переносном смысле этого слова.

Боялся я только одного — вот сейчас снова раскроется зеленый занавес, и к доброму доктору Айболиту потянется вереница страждущих и бесноватых.

— Можно? — спросил я, показав на телефон, и полицейский снова передал мне свой аппарат.

На сей раз телефон Вики ответил. Только заговорил он голосом не моей тетки, а Павла Кнопкина.

— Саша, только не пугайтесь, — сказал Павел с такой интонацией, что я почувствовал дрожь в коленях и сам сел на табурет, прислонившись к деревянной стене сарая, где недавно восседал мой необычный пациент.

— Что случилось? — проговорил я, понимая, что начинают сбываться мои худшие предчувствия и самые мрачные прогнозы.

— Виктории стало нехорошо, но мы уже вызвали доктора. Все будет в порядке.

— Что с ней?!

— Я не знаю.

— Что происходит?

— Не знаю.

— В чем проблема? Какие симптомы?

— Кажется, что-то с сердцем… Возможно, из-за жары. У нее были проблемы с сердцем? А где вы сами?

Чертов гад! Проблемы с сердцем!

— У нее нет проблем с сердцем! — крикнул я. — А сам я в полицейском участке…

— А вы-то там как оказались? Вас же не было в гольф-клубе, когда все произошло? — Кнопкин рассуждал с поразительным для такой ситуации хладнокровием, выдававшим его с головой.

— Павел, Виктория — аллергик. Скажите, она ела рыбу?

— Рыбу? — Он помолчал. — Нет, думаю, нет.

— Что она ела?

— Я не знаю.