Невозможно. Она мертва, и Гномус врал то же самое. Я оступаюсь, однако не хватаю Сурикату за плечо.

— Правда? Ну и как она там?

Номи говорит о Меланде как о живой. Это моя падчерица. Она ребенок, ей всего восемнадцать, и она выросла в такой обстановке, что ее склонность ко лжи неудивительна. Она лжет по той же причине, что лгал Гномус, — вранье успокаивает.

Суриката убирает прядь волос с лица и придумывает лучший мир. Она говорит, что Меланда намного счастливее в Миннеаполисе, чем когда-либо была здесь.

— Она все еще злится на маму, которая даже не пыталась ее вернуть… — В фантазиях Номи она сама становится центральным элементом. Той, в чьих руках власть. — А я понимаю маму, и Меланда тоже понимает в глубине души, ведь тот старшеклассник был еще ребенком. — Я тоже понимающе киваю. — Во всяком случае она рада, что ты образумил меня и помог вернуться на правильный путь, ну, университет и все такое.

— Что ж, это здорово, — говорю я, а Билли Джоэл выбрал чертовски хороший момент для песни о том, что любить других надо такими, какие они есть.

Засовываю руки в карманы. Я не буду танцевать медленный танец со своей падчерицей. Она уже носит лифчик, и все эти «танцы отца и дочери» на «Фейсбуке» — сплошное извращение. Это же твоя дочь, урод! Увы, отец Номи даже при жизни был мертвецом. Номи кладет руки мне на шею. Она хочет танцевать, и это неправильно — восемнадцать слишком близко к семнадцати, — но она не оставляет мне выбора. Я кладу руки ей на бедра и касаюсь голой кожи, и если опустить руки ниже, они на ее заднице, а если поднять чуть выше, они на ее груди. Номи смотрит на меня, нас озаряет лунный свет — остальные на нас глазеют? — и улыбается.

— Я у тебя в долгу.

— Не глупи, — говорю я, отчаянно желая, чтобы Билли Джоэл заткнулся и чтобы вернулась ты. — Ничего ты мне не должна.

— Нет. Я смогу поехать учиться в Нью-Йорк только потому, что ты показал нам, какой козел этот Айвен.

Я лгу ей и говорю, что Айвен не обязательно совсем плохой человек, что даже у хороших людей бывают непростые времена, что жизнь длинна и Айвен снова станет хорошим. Номи лучезарно улыбается. Нам нужно срочно искать девочке парня. Эти ее новые «друзья» никуда не годятся — двое из них подливают водки в красные пластиковые стаканчики с соком, — и Номи смотрит мне в глаза — о нет! — и я ищу тебя глазами, но ты у костра со своими гребаными «друзьями». У Сурикаты есть пальцы — кто знал? — и она проводит кончиками этих пальцев по моим волосам. Я отстраняюсь. Она хлопает в ладоши и складывается пополам от смеха. Она хохочет надо мной — «Боже, ты такой параноик» — и дразнит меня — «Ты слишком много смотришь Вуди Аллена», а потом становится серьезной, потому что я серьезен. Так что я натужно смеюсь.

— Извини.

— У тебя на волосах сидел жучок. Я его убрала.

Я чешу в затылке, как и положено человеку, сделавшему внезапное открытие.

— Не волнуйся, — говорит Номи, отступая назад к своим непутевым друзьям, — я не скажу маме про твой маленький срыв. Я же не дура.

Никто из гостей не видел, что произошло, — возможно, потому, что ничего и не произошло. Я готовлю себе коктейль — я уже совершеннолетний — и ищу в воздухе вокруг себя насекомых. Комары? Плодовые мошки? Хоть что-нибудь. Ничего. И тогда рядом оказываешься ты, пытаешься проследить мой взгляд в никуда.

— Нам и правда повезло, да? На небе ни облачка.

Ты умеешь сглаживать углы. Смотришь на звезды и вздыхаешь.

— Видела, как вы с Номи танцевали. Я вдруг почувствовала огромное счастье. Меня осенило, мистер Молния. У нас получилось. Нам действительно удалось.

Мы знаем правило. ЕСЛИ ЗАМЕТИЛ НЕЛАДНОЕ — СКАЖИ. Ты видела наш танец и ничего не заметила. Я выдыхаю с облегчением — я последую за тобой, куда бы ты ни шла, потому что могу и потому что должен.