— Ладно, — говоришь ты, — я поняла. Ты действительно существуешь.

— Я действительно существую. И я действительно облажался. Но я усвоил урок, Мэри Кей: мы с тобой в одной лодке. Я тоже никогда не думал, что существует женщина вроде тебя.

Ты смотришь мне в глаза.

— А я существую.

— Да, это точно.

Когда мы целуемся, раздается вопль Сурикаты, и мы оглядываемся на библиотеку — Номи стоит у окна с несколькими старушками и парой других посетителей. Они не могли нас слышать, только наблюдали. Всем нравятся предложения руки и сердца, даже такие незатейливые, как наше, и ты смеешься.

— Видимо, снять его я уже не смогу…

Целую твою руку.

— Никогда.

Суриката чуть не срывает дверь с петель, и она обнимает тебя, обнимает меня, и слышны аплодисменты, громкие аплодисменты, и очередная «нафталина» выносит нам бутылку поддельного шампанского, и я должен чувствовать боль — мне ведь прострелили голову. Лав пыталась меня убить, Шеймус пытался меня убить, но твоя рука держит мою, и ты хвастаешься кольцом, а Суриката выкладывает наше фото в «Инстаграме» — вот он, мой гребаный счастливый конец, мое гребаное счастливое начало.

— Номи, — говоришь ты, — что ты там делаешь?

Она лежит на спине под скамейкой и фотографирует мой вандализм.

— Читаю, — отвечает. — Думаю, он хотел вырезать ваши инициалы.

— Я люблю тебя, — говоришь ты. — Только не разоряй мою библиотеку, ладно?

Я усердно трудился, ты тоже, и теперь мы будем трудиться вместе.

— Договорились, — отвечаю я. — Буду деликатен с тобой и с библиотекой, особенно с большим красным ложем…

Намек вышел довольно грязным, и ты подмигиваешь мне — моя лисица, моя, черт тебя дери, невеста.