Ты не двигаешься. Может, встать на колени? Нет, я не буду вставать на колени. Это не похоже на нас. Я сажусь на скамейку. Я не прошу тебя присоединиться, но ты садишься рядом и кладешь руки перед собой.

— Ты была права.

— В чем же?

— Ты сказала, что я не способен на любовь.

— Я злилась на тебя, и уже раскаиваюсь. Может, закончим на этом?

— Да, — говорю я, — закончим. Я могу пойти восвояси. Могу продать свой дом и переехать. А ты можешь вернуться к работе и сделать вид, что меня не существует.

— Джо…

— Я не способен на любовь, Мэри Кей. Правда обжигает. У тебя есть все основания, чтобы забыть обо мне, поскольку ты попала в точку. Я написал непонятную записку какими-то общими словами. Я исчез. И записка была не просто непонятной. Я написал чушь — нельзя открыться любимому человеку лишь частично. Я испугался. Я сбежал. Никаких оправданий.

— Мне можно уйти?

— Разве я ушел, когда ты рассказывала про Фила?

— Хочешь сообщить мне, что женат?

— Поверь мне, Мэри Кей, я думал о побеге. Твой муж был рок-звездой. Я боялся… — Конечно, гребаная крыса меня никогда не пугала, однако в определенных ситуациях работает определенная стратегия. Ты слушаешь. Окна борделя «Сочувствие» открываются, ты немного подпускаешь меня к себе. — Мэри Кей, я обещаю, что больше никогда не откажусь от тебя. Признаюсь, я сбежал.

Ты молчишь — разумеется, ты молчишь. Лжец может сколько угодно клясться, что не станет лгать. Ты говоришь, что тебе, вероятно, лучше вернуться в здание, а я прошу тебя подождать, и ты взмахиваешь руками.

— Я ждала. Я весь день ждала твоего звонка.

— Я звонил.

— Только не сразу после приземления.

— Меня ограбили.

— Ох, думаешь, я поверю, что тебя ограбили в аэропорту?.. Ну что, Джо? Еще скажи, что в тебя стреляли в лос-анджелесском «Старбаксе».

— Я прилетел в Бербанк.

— Мне все равно. Слишком поздно.