— Кто? — вызывающим тоном спросил Хокер.

— Как это кто! Та девушка из Нью-Йорка, мисс… как ее там? — с неустрашимой улыбкой на лице ответила сестра.

— Ну, раз ты говоришь, значит, и в самом деле уехала.

— Да, но я так понимаю, ты этого не знаешь.

Хокер встал из-за стола, взял шляпу и вышел.

— Мэри! — воскликнула мать похоронным тоном, в котором присутствовал пусть запоздалый, но все же искренний упрек.

— Что — Мэри? Мне до его переживаний нет никакого дела. Но пусть не задается. Я не хотела его дразнить, лично мне все равно.

— Нельзя быть такой равнодушной, — неожиданно сказала мать — Вам, девушкам, не пристало без конца донимать парня. Так что оставьте его в покое, договорились?

— Да мы его и не трогаем.

— Неправда. Когда он рядом, вы без конца к нему цепляетесь, поэтому неудивительно, что парень схватил шляпу и ушел, как только вы завели свою песню.

— Да что мы ему такого сказали? Нет, ты ответь: что мы ему такого страшного сказали?

— Чтоб вас всех черти забрали! — прорычал вдруг отец семейства.

Это восклицание, обычно звучавшее в тот самый момент, когда у него лопалось терпение, было всем хорошо знакомо, поэтому остаток завтрака прошел в тишине.

Гуляя в то утро, Хокер сходил к водопаду, затем к озеру, потом долго бродил по дорожкам, тропинкам и рощицам, забираясь в самые потаенные уголки. Ближе к вечеру, когда небо стало темно-синим, будто пороховой дым, а западная его часть заалела багряными полосами, он решил сделать набросок. На лице его при этом отражалось исступление, как у человека, готового вот-вот совершить убийство.

После ужина они с отцом вышли в сад, закурили и стали прохаживаться под яблонями.

— Ну что, через пару дней я, наверное, вернусь в Нью-Йорк.

— Да? — спокойно произнес отец. — Хорошо, Уильям.

Через несколько дней Хокер, который пока еще так и не уехал, подошел к отцу на скотном дворе:

— Тебе может показаться, что я забыл и вас, и дом, и тех, с кем здесь водил знакомство, но поверь мне, это не так.

— Угу, — ответил старик. — Ты когда уезжаешь?