– Кланы гордятся своей доблестью.

– Странная доблесть, Катрин, хвалиться добытыми головами.

– У каждого народа свой обычай. Но здесь не только гордость, но и предупреждение чужакам. Ловчие, если не собираются в рейд, часто сражаются друг с другом – и чем больше черепов встречает незваных гостей, тем сильнее они призадумаются, чтобы повернуть назад и не искушать судьбу оказаться среди костей.

За черепами открывался вид на серповидную долину, большую ее часть занимало вытянутое и узкое ярко-голубое озеро, из которого брал начало ручей – именно мимо него они и шли все это время.

Озеро не замерзало, дышало паром, облизывая подножие отвесной стены. Низкие длинные дома растянулись вдоль берега, засыпанного разноцветными гладкими камнями, украшенного стройными соснами. Черные крыши, серые бревна. Сваи ближайшего ряда облизывала теплая вода. На площади стояли высокие столбы из камня. Дальше, на скалистом поле, ползущем по дну долины, точно грибы, выбравшиеся из-под снега, росли шатры.

Кажется, их вышло встречать все население деревни. Почти две сотни мужчин, в мехах, скудных доспехах, с копьями, на которых были в спешном порядке намотаны синие ленты, а кое-кто успел намазать краской такого же цвета волосы. Женщины – в волчьих капюшонах, широких стеганых штанах, стояли в отдалении, не смешиваясь с воинами, наблюдая молча, без эмоций.

Детей нигде не видно.

Делегацию встречающих возглавлял сухой старик с тонкой, чуть ли не прозрачной кожей и белыми выцветшими глазами. На его голове красовался венец из колючих прутьев с синими засохшими ягодами, а на хрупких запястьях болтались костяные браслеты, украшенные необработанными содалитами, почти черными, с редкими проблесками кобальта, стоило лишь на них упасть солнцу.

Казалось, что он возраста Нэ, но в отличие от нее – едва дышащий, уже неспособный ходить, а потому его несли двое юношей, крепких и сильных, точно волы.

Они поставили старикана перед Нэ, поддерживая его, и тот дрожащей рукой протянул ей извлеченный из сумки гладкий камень. Повторился ритуал с крошкой, ссыпанной с ладони.

И снова все опустились на колени, склонили головы, а где-то за шатрами завыли столь пронзительно и жалобно, что по сердцу словно ножом резануло. Но лишь Эйрисл повернул голову в ту сторону.

Нэ сказала несколько фраз, затем обратилась к нему:

– Не наступай на сети, но иди рядом. Помни о неприятностях и не лезь, даже если тебе что-то не понравится. Сегодня будешь есть и отдыхать, а я стану петь им песни, как предсказано. Завтра с утра они отвезут нас, куда я скажу.

Пока они шли к домам, женщины стали бросать под ноги старухи ловчие сети, те, какими хватали и опутывали пленников, чтобы отнести их в горы. Она наступала на каждую, вызывая этим одобрительные крики.

У домов Эйрисл наконец-то рассмотрел то, что сперва принял за каменные столбы. Массивные, в три человеческих роста глыбы были неаккуратно обтесаны не слишком-то умелыми мастерами. Но все равно понятно, что здесь изображены боги ловчих.

Те, кому они поклонялись десять веков, и те, ради кого охотились на людей в землях Тараша.

Первая фигура – женщина в чем-то похожем на доспех, но без шлема. Широкое плоское лицо, плоский нос, руки точно лопаты. Короткие волосы, липнущие к высокому лбу. На ее поясе висел топор, в руках она держала камень.

Другая фигура, почти квадратная, походила на вставшего на дыбы массивного медведя. Медведя в кольчуге, с шипастыми наголенниками, чья голова была не человеческой, а птичьей.

Орлиной.

Третий, некто на четвереньках, с запрокинутым вверх лицом урода. Он то ли выл, то ли рычал, придавливая ладонями маленькие человеческие тела.