В этом мире мало что может быть более жалким, чем человек, которому Боги в своей мудрости даровали немного власти и который находится в вечном страхе за свой официальный престиж. Король может потерять свой трон и может посмеяться над несчастным случаем, который означает довольно забавное прерывание скучной рутинной жизни. И в любом случае он король, носит ли он коричневый котелок своего камердинера или корону своего деда. Но мэр третьесортного городка, как только его лишают молоточка и значка, становится просто Биллом Смитом, смешным парнем, который важничал, а теперь над ним смеются из-за его проблем. Поэтому горе тому, кто осмеливается приблизиться к такому могущественному процессу без видимых проявлений того почтения и поклонения, которые подобают столь возвышенному человеческому существу.

Но тем, кто не останавливался на бургомистрах, а открыто ставил под сомнение существующий порядок вещей в ученых томах и справочниках по геологии, антропологии и экономике, жилось несравненно хуже.

Они были немедленно и бесчестно лишены средств к существованию. Затем они были изгнаны из города, в котором проповедовали свои пагубные учения, и вместе со своими женами и детьми были оставлены на милость соседей.

Эта вспышка реакционного духа причинила большие неудобства большому числу совершенно искренних людей, которые честно пытались докопаться до корня наших многочисленных социальных бед. Однако время, великая прачка, уже давно устранило все пятна, которые местные полицейские начальники смогли обнаружить на профессорской одежде этих любезных ученых. Сегодня короля Фридриха Вильгельма Прусского помнят главным образом потому, что он вмешался в учение Эммануила Канта, этого опасного радикала, который учил, что принципы наших собственных действий должны быть достойны превращения в универсальные законы, и чьи доктрины, согласно полицейским отчетам, привлекали только “безбородых юнцов и праздных болтунов”. Герцог Камберлендский приобрел длительную известность, потому что, будучи королем Ганновера, он сослал некоего Якоба Гримма, который подписал протест против “незаконной отмены Его Величеством конституции страны”. А Меттерних сохранил определенную известность, потому что он распространил свою бдительную подозрительность на область музыки и однажды подвергнул цензуре музыку Шуберта.

Бедная старая Австрия!

Теперь, когда она мертва и исчезла, весь мир благосклонно относится к “весёлой империи” и забывает, что когда-то она вела активную интеллектуальную жизнь и была чем-то большим, чем забавная и благовоспитанная ярмарка с отличным и дешевым вином, отвратительными сигарами и самым соблазнительным из вальсов, сочиненным и дирижированным не кем иным, как самим Иоганном Штраусом.

Мы можем пойти еще дальше и заявить, что на протяжении всего XVIII века Австрия играла очень важную роль в развитии идеи религиозной терпимости. Сразу после Реформации протестанты нашли благодатное поле для своей деятельности в богатой провинции между Дунаем и Карпатами. Но все изменилось, когда Рудольф II стал императором.

Этот Рудольф был немецкой версией испанского Филиппа, правителя, для которого договоры, заключенные с еретиками, не имели никакого значения. Но, хотя он получил образование у иезуитов, он был неизлечимо ленив, и это спасло его империю от слишком резкой смены политики.

Это произошло, когда Фердинанд II был избран императором. Главным достоинством этого монарха для вступления в должность было то, что у него одного из всех Габсбургов было несколько сыновей. В начале своего правления он посетил знаменитый Дом Благовещения Пресвятой Богородицы, перенесенный в 1291 году множеством ангелов из Назарета в Далмацию (территория Хорватии) и, следом, в центральную Италию, и там в порыве религиозного рвения он дал страшную клятву сделать свою страну стопроцентно католической.

Он сдержал свое слово. В 1629 году католицизм вновь был провозглашен официальной и исключительной верой Австрии, Штирии, Богемии и Силезии.

Венгрия тем временем вступила в брак с этой странной семьей, которая с каждой новой женой приобретала огромное количество европейской недвижимости, и была предпринята попытка изгнать протестантов из их мадьярских цитаделей. Но при поддержке трансильванцев (современная Румыния), которые были унитариями (Унитарии – религиозные верующие, не принимающие догмат о Троице; считаются еретиками. Унитарии – протестантская церковь исповедующих единобожие), и турок, которые были язычниками, венгры смогли сохранить свою независимость до второй половины XVIII века. И к тому времени в самой Австрии произошли большие перемены.

Габсбурги были верными сынами Церкви, но в конце концов даже их вялые мозги устали от постоянного вмешательства в их дела со стороны пап, и они были готовы на этот раз рискнуть политикой, противоречащей желаниям Рима.

В предыдущей части этой книги я уже рассказывал, как много средневековых католиков считали организацию Церкви неправильной. Во времена мучеников, утверждали эти критики, Церковь была истинной демократией, управляемой старейшинами и епископами, которые назначались с общего согласия всех прихожан. Они были готовы признать, что епископ Рима, поскольку он утверждал, что является прямым преемником апостола Петра, имел право на привилегированное положение на соборах Церкви, но они настаивали на том, что эта власть была чисто почетной и что поэтому папы никогда не должны были считать себя выше апостола Петра, других епископов и не должны были пытаться распространить свое влияние за пределы своей собственной территории.

Папы со своей стороны боролись с этой идеей всеми буллами, анафемами и отлучениями, имевшимися в их распоряжении, и несколько отважных реформаторов погибли в результате своей смелой агитации за большую клерикальную (церковную, религиозную) децентрализацию.

Этот вопрос так и не был окончательно решен, а затем, в середине восемнадцатого века, эта идея была возрождена генеральным викарием ( (лат. vicarious – заместитель) – в православной церкви заместитель епископа, епископ без епархии. В протестантской церкви – помощник священника) богатого и могущественного архиепископа Трирского. Его звали Иоганн фон Хонтхайм, но он более известен под своим латинским псевдонимом Февроний. Хонтхайм пользовался преимуществами очень либерального образования. После нескольких лет, проведенных в Лувенском университете, он временно оставил свой народ и поступил в Лейденский университет. Он попал туда в то время, когда эту старую цитадель неразбавленного кальвинизма начали подозревать в либеральных тенденциях. Это подозрение переросло в открытое осуждение, когда профессору Джерарду Нудту, преподавателю юридического факультета, было разрешено изучать теологию и опубликовать речь, в которой он превозносил идеал религиозной терпимости.

Ход его рассуждений был, мягко говоря, остроумным. “Бог всемогущ”, – так он сказал. “Бог способен установить определенные законы науки, которые справедливы для всех людей во все времена и при любых условиях. Из этого следует, что ему было бы очень легко, если бы он захотел этого, направлять умы людей таким образом, чтобы все они имели одинаковые мнения о предмете религии. Мы знаем, что Он не делал ничего подобного. Поэтому мы действуем против явной воли Бога, если пытаемся силой заставить других поверить в то, что мы сами считаем истинным ”.

Трудно сказать, находился ли Хонтхайм под непосредственным влиянием Нудта или нет. Но что-то от того же духа эразмианского рационализма можно найти в тех работах Хонтхейма, в которых он впоследствии развил свои собственные идеи на тему епископальной власти и папской децентрализации.

То, что его книги были немедленно осуждены Римом (в феврале 1764 года), конечно, не более чем следовало ожидать. Но так случилось, что интересам Марии Терезии отвечала поддержка Хонтхаймом и февронианства, или епископализма, как называлось движение, которое он начал, продолжающее процветать в Австрии и, наконец, обретшее практическую форму в Патенте терпимости, который Иосиф II, сын Марии Терезии, даровал своим подданным тринадцатого октября 1781 года.

Иосиф, который был слабой копией великого врага своей матери, Фридриха Прусского, обладал чудесным даром поступать правильно в неподходящий момент. В течение последних двухсот лет маленьких детей Австрии отправляли спать с угрозой, что протестанты доберутся до них, если они немедленно не лягут спать. Настаивать на том, чтобы те же самые младенцы впредь относились к своим соседям-протестантам (у которых, как они все знали, были рога и длинный черный хвост) как к своим нежно любимым братьям и сестрам, значило просить о невозможном. Тем не менее, бедный, честный, трудолюбивый, неуклюжий Иосиф, вечно окруженный ордой дядей, тетей и кузенов, которые получали огромные доходы, будучи епископами, кардиналами и диакониссами, заслуживает большой похвалы за эту внезапную вспышку мужества. Он был первым среди католических правителей, кто осмелился отстаивать терпимость как желательную и практическую возможность государственного управления.

И то, что он сделал три месяца спустя, было еще более поразительным. Второго февраля 1782 года от Рождества Христова он издал свой знаменитый указ о евреях и распространил свободу, которой тогда пользовались только протестанты и католики, на категорию людей, которые до сих пор считали себя счастливчиками, когда им разрешалось дышать одним воздухом со своими соседями-христианами.