Васильков взял с собой пять человек, отправился в тыл к немцам и в течение четырех суток вёл наблюдение за передвижением воинских частей вермахта. В ходе операции, группой была обстреляна и остановлена колонна противника, состоявшая из легкового автомобиля и двух мотоциклов сопровождения. В результате в руки в разведчиков попал капитан из штаба танковой дивизии. Он был тяжело ранен и перед смертью сообщил довольно важные сведения. К тому же, в его портфеле находились секретные карты и документы.

Дерзкие действия разведчиков вывели из себя немецкое командование и за группой началась настоящая охота. Подразделения выделенные для этого преследовали её по пятам - устраивали облавы и засады, трижды шестёрка бойцов ускользала из клещей без потерь. На четвертый раз, уходя от погони, маленький отряд потерял двоих убитыми. Увы, но разведчики даже не смогли предать земле тела погибших товарищей. Чтобы сохранить жизни оставшимся бойцам капитан приказал уходить. Ещё через несколько часов, поредевшая группа, нарвалась в лесных дебрях на ловко устроенную засаду. В отчаянной перестрелке погибли ещё двое. В живых остались Васильков и раненый Курочкин - они смогли перехитрить врага, незаметно ускользнули из оврага, обложенного егерями.

Потом были долгие скитания по болотистым лесам, по ночам их одолевал жуткий холод. Перевязочный материал и сухие пайки, взятые с собой, закончились. Раненый Курочкин слабел с каждым часом, Александр старался побыстрее добраться до линии фронта, но сделать это было непросто. В то время каратели, обученные весьма неплохо, проводили в лесах Белоруссии масштабную операцию по выявлению и уничтожению партизан - в небе постоянно кружили самолёты-разведчики, на горизонте взлетали осветительные и сигнальные ракеты, вдали часто слышался лай собак.

Болота зимой не замерзали, Васильков, промокший до нитки, тащил на себе раненого товарища, не имея возможности разжечь костёр и согреться. Это было мучительное и невероятно тяжёлое испытание для них обоих. Курочкин терял силы, понимал, что операция под угрозой срыва - сведения добытые с таким трудом могут не попасть в штаб армии. Он несколько раз просил командира оставить его и возвращаться к линии фронта одному. Если бы капитан, выполняя приказ командования поступил именно так, то никто не посмел бы его упрекнуть война есть война, порой для того чтобы её выиграть, нужно идти на крайне очень жестокие меры. Однако оставить на погибель раненого товарища Васильков не смог. Сержант на всю жизнь запомнил его фразу – «Хитёр ты брат, как я посмотрю. Ты тут забудешься счастливым сном и тихонько помрёшь, во сне от холода. А обо мне ты подумал? Если я выберусь, то как потом буду жить с этим грузом»?

Васильков совершил невозможное - в ближайшую ночь он, с едва живым Курочкиным на горбу, всё таки перешёл через линию фронта и доставил в штаб свежие данные о противнике.

К новой для себя среде, на станции Дягилева, Курочкин привыкал с изрядным скрипом. Компания здешних ключников, как издревле называли грузчиков, была разношёрстной - её ядро состояло из двух десятков возрастных работяг, коих по разным причинам, во время войны не призвали в армию. Кто-то из них был белобилетником, за кем-то тянулся шлейф уголовного прошлого. Однако многие справедливо полагали, что этих мужиков не трогали по куда более простой причине – кому-то всё равно надлежало работать на разгрузке. Женщин, стариков, детей или бойцов, комиссованных по ранениям, на такую работу не поставишь, здесь нужна физическая сила безо всяких оговорок. Позже к ядру начали примыкать остальные, в основном это были здоровые, демобилизованные солдаты.

С работой в Рязани было туго, вот они нанимались таскать тяжести. Курочкин поглядел по сторонам, оценил пройденный путь и расстояние, оставшееся до станции - топать предстояло ещё не меньше получаса. Меж тем, позади толпы работяг, несколько раз появлялся легковой автомобиль, с облупившейся краской на дверцах правого борта. Когда путейцы и грузчики шли по улице Первого мая, легковушка неторопливо проследовала за ними где-то сотню метров. В ней сидели трое мужчин. Самый старший по возрасту крутил баранку и следил за дорогой, два других пристально всматривались в людей, идущих впереди.

На подходе к станции Дягилева всё было как обычно - дорога под ярким, но не горячим солнцем плавный петлёй огибала обширный старый базар. Здесь внимание грузчиков с путейцами всегда обращалось вправо, где за телегами и столбами с коновязью тянулись ровные торговые ряды толпы горожан и крестьян из ближайших сёл, гомон сотен людских голосов, песни Шульженко, Утёсова, Руслановой, вылетающий из патефонов, надрывная гармонь призывные выкрики продавцов, храб уставших лошадей. Едреная смесь запахов квашеной капусты, крепкого табака, водочного перегара, сена, конского навоза. Ничего по настоящему привлекательного в этих вот картинках городского базара не было, но все люди проходящие мимо, не могли оторвать от него взглядов. Война приучила народ экономить, считать каждую копеечку, искать где и что подешевле, торговаться. Те немногочисленные места в каждом городе, где можно было хоть как-то разжиться провизией становились для людей заветными спасительными островками.

Проходя мимо поглазел на базар и Курочкин. Он тоже покончил с войной, вернулся домой в июне сорок пятого и успел побродить в здешних торговых рядах выменивая скромные трофеи на провиант. Деньги у него имелись - скопил немного, ведь на фронте особых трат не случалось, но весь фокус заключался в том, что от цен, которые ломили местные торгаши у него перехватывало дыхание и невольно сжимались кулаки, куда выгоднее было предложить обмен. Вот Курочкин и отправлялся сюда прихватив то рубаху из добротного тонкого материала, то немецкий офицерский китель, то латунную зажигалку.

Когда базар остался позади толпу обогнала всё та же легковушка с облупившейся краской на боку. Оставляя за собой облачка белесой пыли она умчалась вперёд туда, где виднелись крыши складов и технических зданий станции Дягилева. Место куда заходили длинные вереницы товарных вагонов для сортировки, погрузки или разгрузки в обиходе именовалось просто тупиком, таковым оно и являлась, ежели не считать небольшое село Городище, что растянулась вдоль поймы Оки. К нему-то, по неровной пыльной грунтовке, и нырнула старое легковушка. Если бы кто-то из грузчиков увидел автомобиль, пляшущий по кочкам, то непременно задался бы вполне справедливым вопросом – «какого хрена его понесло в глухомань? Или эти люди давно не выталкивали машину из жирной грязи»? Однако грузчики не могли видеть манёвров легковушки, они дошли до распахнутых ворот складской территории, забрели на неё, повернули вправо и протащились мимо длинных красных кирпичных амбаров, на совесть возведённых ещё при царе. За ними виднелись современные здания, наспех сооружённые из бруса и грубых не об струганых досок. Наконец толпа погрузчиков дружно в ввалилась в одну из деревянных построек - вотчину грузового диспетчера и его помощников.

- Ну и куда же вы все придёте? Зачем? - за гласила дородная тётка сидящае за конторкой. - Тут ведь и так дышать нечем.

- Бригадиры ко мне, остальным ждать на свежем воздухе, - заявил диспетчер - щуплый старичок с седыми усами, оторвавшись от своих бумаг.

Гудя и поругиваясь, толпа отхлынула назад, в сумраке диспетчерской остались трое бригадиров.

- Брагин - тебе шесть вагонов на втором пути, номера возьмёшь у Анюты, в них контрибуция, - начал зачитывать разнарядки – старичок, – Овсянников - девять платформ на четвертом, отделочные, известняк в ящиках из… - подслеповатый человек нацепил на нос очки. - Ну да, из Кир Хаима. Тьфу ты, твою мать, язык поломаешь. Бригад Бакаев - восемь вагонов на пятом.

Курочкин стоял в сторонке и торопливо тянул третью за утро папиросу, грузчики на станции Дягилева, перед началом работы, всегда старались накурится про запас, ибо в течение дня времени на это у них почти не бывало, только полчаса на обед. Он числился в бригаде Никиты Овсянникова, который предстояло разгружать платформы. Обычно на них возили то, что по габаритам не проходило в двери крытых товарных вагонов. Это могли быть лесоматериалы, станки, автомобили, большие механизмы. Сегодня мужикам выпало таскать какой-то отделочный известняк, привезённый из какого-то Кир Хаима.

- Кто в нарядной одежде, ай да переодеваться, - пробасил Овсянников и направился в сторону невысокой пристройки к инвентарному складу.

Из всей его бригады более менее прилично были одеты он сам, Курочкин, и Фёдор Слобода, как и всегда задержавшийся с загадочным товарищем у диспетчерской. Отставной сержант растоптал в пыли окурок и сержант поплёлся за бригадиром.

Легковушка с облезлой краской на боку до Городища не доехала, не было там дел у мужчин, сидящих в ней.

- Здесь поворот, - сказал парень лет двадцати двух и ткнул пальцем влево.

Во рту у него торчал пустой мундштук, а над губами чернела тонкая полоска усов. За рулём сидел серьёзный сорокалетний мужик с горизонтальным шрамом на правой щеке, рядом с ним устроился неразговорчивой красавчик примерно того же возраста - тёмные прямые волосы, лицо с правильными чертами и слегка выдающимися скулами, цепкий пронзительный взгляд. Машина вильнула влево, подпрыгнул на кочках из высохшей грязи и легко покатила по грунтовке, едва заметной среди травы.