– Здесь вообще водится рыба? – спросил Чернов.

– На моей памяти никто тут ничего не ловил. – Яков снова мотнул головой. – Мы рыбу с собой привезли. Мы ж не порыбачить хотели, а напиться, выпустить, так сказать, пар. Ну и напились. До свинячьего визга напились. Я уснул. Береза, кажется, тоже уснул. Даже еще раньше меня. А потом среди ночи меня словно под дых кто-то пнул. Я вскочил, но спросонья и с бодуна ничего понять не могу. Где я? С кем я? Потом услышал крик. Не крик даже, а так… эхо от крика. Огляделся, а Егора рядом нет. Ну, тут я сразу протрезвел, потому что из нас четверых… – он осекся и тут же исправился: – Из нас троих только Егор с природой был на «вы». Мы-то все в Загоринах выросли, а он с родителями только на лето приезжал. Это уже потом, когда его отцу пансионат вверили, они сюда всей семьей переселились. Но ни к охоте, ни к рыбалке он так и не пристрастился. Таскался за нами так… по-дружески, но особой тяги к этому делу не испытывал. Но плавал хорошо. Тут что есть, то есть. Лучше всех нас плавал, потому что сначала в городе в бассейне тренировался, а потом уже в пансионате. Там у них тоже бассейн есть. Это Егор сейчас вот такой развалиной выглядит, а тогда был красавец. Завидный жених для всех загоринских девиц. Вот поэтому я сначала не особо испугался, когда понял, что Егор в заплыв ушел. Помню, как не хотел в воду заходить, поорал сначала с берега, а он не отвечает.

Нина слушала рассказ Якова, сцепив в замок побелевшие пальцы.

– Сунулся я, значит, в воду. А темно кругом – хоть глаз выколи. Звезд не видно, луна за тучу зашла. Брел по дну, пока было можно, а потом поплыл. В темноте и на голос. Только не на голос… – Яков вдруг поежился, – а на голоса. Словно песню кто пел, тихими такими, едва слышными голосами. Слов не разобрать, а страсть как хочется понять, о чем эта песня. Плыву я, значит, башкой по сторонам верчу, а рядом со мной в темноте словно бы тоже кто-то плывет. То затылка коснется, то за пятку пощекочет. Наверное, я все-таки был тогда изрядно пьян, потому что даже сейчас мне ту ночь вспоминать страшно, а тогда – ничего, плыл себе и плыл. Да еще любопытно…

Чернов слушал Якова, а думал о прошлой ночи. Вот ему не было любопытно, и певуний тех ночных встретить еще раз ему бы не хотелось.

– Я уже и забыл, что мне нужно Березу искать. – Яков шмыгнул носом. – Мне вдруг так хорошо стало, спокойно. До тех пор, как кто-то… нежить какая-то не положила мне ладони на плечи и под воду не утянула. Вот тогда и спал морок. Морок спал, а страх вернулся. Забарахтался я, стал отбиваться. И от этих рук, и от этих… мертвецких ласк. Открыл под водой глаза, а там уже не темно, луна выглянула. И вот в этом лунном свете кружат они вокруг меня, хороводы водят…

– Кто? – шепотом спросила Нина. В отличие от Чернова, она вчерашний «хоровод» не видела, а он решил не рассказывать, чтобы лишний раз не пугать.

– Русалки, – заявил Яков решительно. – Не те, что в Голливуде, с голыми сиськами и хвостами, – он виновато глянул на Нину, – а другие… Сначала глянешь – красавица, каких еще поискать, а стоит только в глаза ей заглянуть, и все, пиши пропало. Мертвые они. Мертвые и голодные. До мужиков голодные. И это, скажу я вам, не фигура речи. Это самый настоящий звериный голод. Я той ночью с жизнь попрощался, потому как точно знал, что не отпустят они меня на берег, утянут на дно, а уж там попируют.

Нина тихо всхлипнула, сжала виски руками. Чернов легонько тронул ее за плечо, и она тут же плечом дернула, сбрасывая его ладонь. Но он не обиделся, понял, что это движение не от брезгливости и злости, а от страха.

– Но что-то изменилось. – Яков, кажется, до сих пор удивлялся тому факту, что вышел сухим из воды. Сухим и живым. – Перестали они хороводы водить. И ластиться ко мне перестали, лапать этими своими ледяными руками. Словно бы отозвал их кто-то. Или отогнал. Я так и не понял кто. Не до того мне тогда было. Первым делом на поверхность рванул, чтобы хоть немного воздуха глотнуть. Наглотался. И воздуха, и озерной воды. А когда в себя пришел, огляделся. Луна выкатилась, осветила все вокруг. Я подумал, если еще раз увижу этих мертвячек, если хоть одна из них меня коснется, все… конец мне придет. Но, слава богу, никого в воде не оказалось. Вода вроде как бурлит, всплескивает, и песенку слыхать, только не видно ничего и никого. Я, даром что атеист, перекрестился, как меня бабка учила, и к берегу рванул. А потом вспомнил про Березу. Ведь если они меня так… отхороводили, то и его могли. Стал кричать, звать его. Пару раз даже нырнул. – Яков перевел дух. На загорелом лице его выступила испарина. – Не знаю, как я его нашел. Может, случайно, а может, судьба у нас с ним такая. Только нашарил я в темноте руку. Сначала испугался, что это мертвячкина рука, а потом чувствую – теплая. Уцепился сначала за запястье, потом за шкирку ухватил, потянул на буксире к берегу. А уже на берегу понял, что Егорка, дружок мой закадычный, тоже мертвяк. Не билось у него сердце… Сердце не билось, а вот я бился… Время не засекал, сколько я его откачивал, но, думается мне, что долго. Потому что, когда откачал и в больницу отвез, выяснилось, что мозг от кислородного голодания поврежден. Тогда еще непонятно было, целиком или частично. Положили его в реанимацию на Генкино место, подключили к аппарату искусственного дыхания. Из комы он вышел на шестой день, не таким, какой он сейчас. Тогда он и говорить не мог, и ходить. Всему заново ему пришлось учиться. Благо отец – главврач пансионата, человек со связями в медицинских кругах. Вытащили Егорку, выходили. Вот только матушка его на меня даже смотреть не могла, до самой своей смерти меня винила в том, что ее единственного сыночка на Темную воду потащил. Про то, что из Темной воды его тоже я вытащил, никто не вспоминал. А мне и не нужно. Выжил, и слава богу! У меня тогда, сказать по правде, очень сложный жизненный период был. – Яков усмехнулся. – Сначала с Силичной и Аленой эта беда. Мы ведь все эти годы думали, что нет тебя и твоей мамы в живых. Потом Серегу за убийство замели. Потом Генку зверь порвал. Потом вот Егорка едва жив остался. И все не чужие мне люди, близкие друзья и вообще…

Это «и вообще» было таким красноречивым, что Чернов сразу понял, что Яков был влюблен в Нинину маму. Наверное, это в самом деле страшно: одновременно потерять и любимую девушку, и лучшего друга. А теперь выясняется, что и любимая девушка все это время жила себе припеваючи, друга-убийцу уже выпустили из тюрьмы, а маленькая девочка выросла и сама стала мамой. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец!

Или не конец сказочке, а продолжение? Двадцать лет все было тихо-мирно, никаких тебе русалочьих хороводов, никаких нападений диких зверей, никаких убийств, а тут бац – и все сначала! И ведь началось все с возвращением к Темной воде Нины и малого. Что там говорила про них Шипичиха? Что они особенные? Настолько особенные, что одним только своим появлением взбаламутили все это темное болото? И только ли болото? Вот его, Чернова, душу они тоже взбаламутили. Он столько лет жил себе поживал, изо всех сил выбивался в люди, рвал когти и жилы, чтобы сначала основать, а потом отстоять собственный бизнес, чтобы на ноги встать и не думать о будущем. На ноги встал, а о будущем все равно думалось. О будущем и, что греха таить, о прошлом.

– Теперь ты понимаешь, какое это место? – Яков уперся ладонями в столешницу, подался к Нине. – Теперь ты понимаешь, почему вам с Темой нужно отсюда съезжать?

– Понимаю. – Нина кивнула. – Шипичиха мне объяснила.

– Шипичиха! – Яков зло мотнул головой. – Карга старая! Сколько раз я к ней приходил, в ноги падал, просил, чтобы раскинула карты, посмотрела, что стало с… твоей мамой. А она мне всегда одно и то же отвечала. Говорила, нет ее больше, Яшка, уймись и забудь. А как тут забыть, когда каждый день в голове мысли: куда ж вы подевались?! Живы ли вы?! Я верил, что живы. А она говорила, что нет вас. А если бы правду сказала?.. Если бы сказала, куда она уехала, кому бы от этого было плохо? Я бы к вам приехал, помогал бы вам всем, чем мог. – Он снова сдернул с лица очки, спросил странным, заискивающим тоном: – Мамка твоя ведь так замуж и не вышла?

– Не вышла. – Нина покачала головой, а Яков вздохнул. То ли с облегчением, то ли с тоской по утраченному.

– Видишь, как оно, девочка? Видишь, как Шипичиха нашими судьбами распорядилась? Я понимаю, Серегу они боялись, того зверства, что он совершил с Силичной… и остальными. Может, от него и прятались. Но ведь я – не он! Я другой был тогда человек!

Тогда другой, а сейчас какой? Всю ли правду он им рассказал о том, что случилось больше двадцати лет назад? А Серега, славный парень и серийный убийца, вышел на свободу. И сразу же начались новые убийства. Маньяк оказался на воле, а диковинная саблезубая зверушка вышла на охоту. И русалки вмиг вздребезнулись и сопритюкнулись, снова принялись водить хороводы в Темной воде. Жуть и дичь. Какое-то средневековое мракобесие, но не верить во все это не получается, потому что и зверюшку, и русалок Чернов видел своими собственными глазами. Мало того, зверюшка, кажется, уже успела поцарапать Нину…

– Покажи руку! – Да, это бесцеремонно и некрасиво – стаскивать с малознакомой барышни одежду, но он должен убедиться, еще раз посмотреть на рану. Да и не стаскивает он, а всего лишь тянет за рукав кардигана.

Нина не оскорбилась, наверное, поняла причину его внезапной порывистости. Сама закатала рукав, положила руку на столешницу.