– Вы что творите? – резко спросил режиссер. – Вы нам дезорганизуете работу…
Девушка расплакалась во весь голос:
– Я… я никогда не видела вблизи, чтоб кто-то так играл…
– Ох уж эти мне бабы, – махнул рукой режиссер. – Внимание! Работаем!
Но не только она восприняла столь эмоционально эту сцену, все мы были потрясены. Впервые Эльжбета играла так самозабвенно.
Потом был мой выход.
Арманда (
– Нет, нет, она сестра моя, сестра. – Я, то есть Арманда, в ужасе защищалась.
– Она твоя мать. Ты дочь Мольера и Мадлены, – гремел Шаррон. – Тебе я прощаю. Но сегодня же беги от него, беги.
«Быть может, и я от него сбегу», – промелькнуло у меня в голове, и в этот момент наши с Зигмундом взгляды встретились. В его глазах я заметила страх.
После репетиции мы пошли в буфет небольшой компанией, выпить чаю. Зигмунд, как обычно, торопился – у него были занятия. Он забрал с собой плачущую студентку, которая все никак не могла отойти от того, что произошло на сцене. Я тоже сильно переживала. Мы все переживали – нечасто случается такое чудо.
– Элька, – сказал один из коллег, обращаясь к Эльжбете, – притормози немного, а то не дотянешь до премьеры? Сегодня был полный улет! У нас у всех крышу снесло.
Эльжбета улыбнулась одними краешками губ.
Домой я пришла поздно вечером, едва живая, с полными сумками продуктов, которые успела купить до спектакля. Сразу следом за мной пришел Зигмунд.
– Я, как дурак, ждал тебя у театра, а ты поехала на автобусе, – обиженно сказал он.
– Мы ни о чем не договаривались.
– Но ты же знаешь, что я всегда стараюсь тебя подвезти после спектакля.
Обойти молчанием то, что произошло на репетиции, мы, конечно, не могли. Как обычно, разговор состоялся за мытьем посуды. Я мыла, Зигмунд вытирал.
– Напрасно она так рисуется, – сказал он. – Первые репетиции существуют для того, чтобы хорошенько освоиться с текстом.
– Ты учил меня по-другому.