Теперь, когда у нас был диагноз, Джимми, брат Джо, начал действовать, пытаясь найти лучшего хирурга. Нам очень рекомендовали доктора из Канады, еще одного из Вирджинии и третьего – из госпиталя Уолтера Рида в Вашингтоне. Доктора были уверены, что Джо нельзя летать, потому что перепад давления может убить его, поэтому мы решили транспортировать его на машине «Скорой» к доктору Джину Джорджу в Вашингтон.

Когда медики грузили Джо в машину, повисло тяжелое молчание. Иногда для меня единственный способ справиться с немыслимым – а потерять Джо было немыслимо – шутить. «Да, ты безнадежно испортил День святого Валентина», – проворчала я, забираясь вслед за ним в «Скорую». Была пятница, 12 февраля, и мы планировали отправиться на романтический уик-энд. Но вместо этого мы ехали в кавалькаде машин по шоссе I–95, с полицией, медицинской бригадой и всей семьей, включая Вэл, Джимми, Ма-Ма и папу. Пока мы неслись по пустынному хайвею, пошел снег. «Если ты умрешь, я перееду в Северную Каролину, – добавила я. – Надоела эта зима». Джо слабо засмеялся.

Когда около 11 вечера мы прибыли в госпиталь, доктор Джордж уже ждал нас с плохими новостями: как только соберется бригада, начнется операция. Аневризма Джо кровоточила, и без немедленного хирургического вмешательства она могла его убить.

Сотрудники госпиталя Уолтера Рида провели нас в конференц-зал, и мы стали лихорадочно обсуждать операцию, последующие шаги и все, что мы могли сделать. Все Байдены включились в обсуждение проблемы, а я почувствовала, что не могу быть сейчас с ними. Мне казалось, что комната сжимается, и мне пришлось извиниться и выйти. Я нашла пустое помещение и опустилась там прямо на пол. До этого момента я была словно в самом центре грозы, а внезапная тишина одновременно опустошила и успокоила меня. «Пожалуйста, Господи, – произнесла я вслух, – пусть он останется жив».

Аневризма Джо стала венцом очень тяжелого года. Когда мы вступали в президентскую гонку в 1987 году, я не вполне понимала, что происходит. Во‐первых, не было ясно, президентская ли это гонка. Джо первоначально намеревался прощупать почву для следующего президентского цикла. Однако реакция людей по всей стране была такой позитивной, и складывалось впечатление, что момент подходящий. По мере того, как энтузиазм нарастал и к нашей команде присоединялось все больше и больше талантливых, умных людей, я стала чувствовать себя, как будто нахожусь в поезде без тормозов. Несмотря на то что у меня были сомнения по поводу своевременности данного решения: готовы ли дети, готова ли я сама, – я глубоко верила в Джо как в кандидата.

В тот момент Джо одновременно работал над двумя невероятно сложными задачами: проводил президентскую предвыборную кампанию и председательствовал на слушаниях сенатского судебного комитета по кандидатуре Роберта Борка. В политическом плане он пытался поделиться своим видением того, как сделать Америку лучше, в маленьких городках по всей стране. Как сенатор он решал тонкую юридическую задачу по защите Верховного суда, и, чтобы выиграть, дело нужно было продолжать.

Пока он разрывался между двумя мирами, я месяцами ездила по стране и выступала от его имени, предоставив наш дом в распоряжение сотрудников штаба и делая все возможное, чтобы поддержать мужа. Обычная жизнь при этом продолжалась. Я преподавала, Хант готовился к поступлению в колледж, Бо проходил адаптацию первокурсника в Пенсильванском университете, а наша маленькая Эшли еще только начинала учиться. Это был изматывающий период, но я знала, что Джо обладает способностями, интеллектом и принципиальностью, и это поможет ему стать президентом-реформатором.

Всю свою политическую жизнь он был известен именно принципиальностью. Он не раз пренебрегал финансовыми интересами или шел против членов собственной партии, когда считал, что так будет правильно. Он был настолько честен, что подчас попадал в сложные ситуации, говоря правду, а не правильные с политической точки зрения слова. Поэтому, когда во время президентской кампании его обвинили в плагиате, это не только нанесло ущерб его политической карьере, это было личное оскорбление. У Джо был выбор: он мог противостоять этим обвинениям в публичном пространстве каждый день, сражаясь с беснующимися медиа, отвлекаясь и, возможно, снижая эффективность своей работы в судебном комитете; и мог выйти из гонки и сосредоточиться на слушаниях по кандидатуре Борка, ведь назначение Борка в Верховный суд имело бы последствия для нескольких поколений американцев. Он сделал выбор и снял свою кандидатуру.

Джо вышел из гонки в сентябре 1987 года, и это был один из тех немногих случаев, когда я, не сдерживаясь, плакала у себя в спальне, за плотно закрытой дверью. В тот момент мне позвонила Ма-Ма. Услышав, как я расстроена, она сказала: «Я сейчас приеду».

Поскольку наша семья часто оказывалась в центре внимания, мы всегда защищали друг друга. Вэл стала одной из моих лучших подруг, и, поскольку она знала, как сильно я люблю Джо, то входила в тот узкий круг людей, с которыми я делилась своими повседневными огорчениями.

Однако, как и в большинстве семей, взаимоотношения с родственниками порой были непростыми. Мы с Ма-Ма обе были волевыми женщинами с собственным мнением, мы обе хотели для Джо и детей лучшего, но не всегда соглашались в том, что именно это должно быть. И, хотя все Байдены относились ко мне с любовью и уважением, случалось, я чувствовала себя просто обыкновенной женщиной, на которой женился Джо. В этом состояла моя собственная незащищенность. Я всегда пыталась быть самодостаточной в группе людей, которые считали, что, «если нужно просить, значит, уже поздно». Я все еще была немного замкнутой, и было сложно оставаться ею в этой шумной, любвеобильной семье.

Но когда в тот день ко мне приехала Ма-Ма, я думала только о том, что одна я не справлюсь. В тот момент я была ей очень благодарна за то, что она не заставляет меня быть сильной и независимой. Я не знала, как сильно в ней нуждаюсь, пока не оказалась в ее объятиях. И там, в моей спальне, она обнимала меня, пока я рыдала.

Наш доктор сказал, что шансы пережить операцию у Джо – пятьдесят на пятьдесят. Также он объяснил, что, если он выживет, высока вероятность необратимого повреждения мозга. И, если какая-то часть мозга пострадает, это будет отдел, отвечающий за речь.

Даже когда операция была позади и стало понятно, что функции мозга не нарушены, мы не чувствовали себя в безопасности. Предстояло сложное восстановление, а впоследствии потребовались еще операции по поводу второй аневризмы, которая дала о себе знать в процессе домашней реабилитации.

В один из последующих дней мы снова собрались всей семьей в госпитале Уолтера Рида, напуганные, собираясь обсудить уход за Джо. Вэл и Джимми спорили, каким должен быть следующий шаг: кому звонить, как быть с сотрудниками Джо, какой курс лечения выбрать. У обоих было свое мнение относительно того, что лучше для брата, и представление о том, что делать дальше. Я сидела молча, слушая, как они спорят, и было ощущение, что я нахожусь за стеклом. Когда они начали звонить докторам и отдавать им распоряжения, я не выдержала. «Постойте! – крикнула я. – Он мой муж. И решения здесь буду принимать я».

Все застыли, шокированные моим порывом.

«Джилл права, – сказала Ма-Ма. – Решать ей».

Оглядываясь назад, я не удивляюсь, что она вступилась за меня. Ма-Ма всегда говорила, что мужья и жены имеют друг перед другом особые обязательства, не касающиеся других членов семьи. Но все же я не думала, что она выступит на моей стороне перед своими детьми, и это, возможно, было для нее даже сложнее, чем самой отойти на второй план.

В тот момент я по-настоящему почувствовала себя Байден. Я была частью этого круга, где принимались решения, важные для всех нас.