Но боль — это ведь штука неизбежная. А вот страдания — личный выбор каждого.
Даниил сидел у окна и смотрел на ночную улицу в разгаре полярного дня. Солнце, лишь вскользь коснувшись линии горизонта, поднималось обратно на недосягаемую высоту. Словно выносливый раб, день ото дня оно тянуло за собой время, беспечное и прекрасное.
Он держал около уха телефонную трубку и слушал голос милой девушки. Алина рассказывала ему обо всем на свете. Он улыбался.
Следующим утром Даниил слышал очередной родительский скандал.
— Да шел бы ты прочь со своим спокойствием! — срывался в истерике голос матери. — Подумай обо мне хоть раз…
Отец, не сказав ни слова сыну, прошел мимо. Он надел ботинки и скрылся за дверями квартиры, прихватив с собой лишь плохое настроение и горстку темных переживаний. Мать, чуть порыдав, отправилась на кухню.
«Как же они несчастливы, — подумал тогда Даниил. — Неужели и так бывает, когда люди любят друг друга? Неужели любовь бывает другого склада, другой структуры?
Ну уж нет, — сказал он себе. — Со мной такого никогда не будет. Потому что я всегда буду любить Алину…»
13
Остановившись прямо перед дверью кабинета, Ольга задержала дыхание и закрыла глаза. У нее возникло стойкое ощущение, будто она вот-вот прыгнет в воду. От высоты и страха становилось дурно. Она знала, что столкновение с водной гладью может оказаться болезненным. Она знала, что если не сгруппируется, то снова будет больно.
Медленный выдох. Кто-то идет по коридору. Если этот кто-то увидит, то подумает, что она затеяла какую-то пакость. Нет. Они не должны знать…
Ольга вошла в кабинет и оглядела учеников. Они, в свою очередь, поутихли, застыли. Двадцать пять пар глаз оценивающе смотрели на молодую учительницу. Она выглядела расслабленной и немного сонной.
— Доброе утро, класс! — начала она, встав рядом с доской и сложив пальцы в замок. — Меня зовут Ольга Евгеньевна Некрасова. Я буду вести у вас уроки русского языка и литературы.
Она подумала, что это было не так уж и сложно. Пусть шумит в ушах и быстро бьется сердце, но вода обтекает, принимает ее тело. Она справится, потому что ей хочется быть той Ольгой Некрасовой, которой она была прежде. Она не отдаст себя болезни. Нет.
Уже сидя за столом и всматриваясь в фамилии учеников и учениц, она почувствовала на себе долгий, внимательный взгляд. Худощавый парень с русыми волосами. Зеленые глаза. Как у Даниила. Но почему он так внимательно смотрит? Мы знакомы? Нет? Чего он хочет? Он что-то знает?
Ольга вернулась к списку учеников.
— Давайте начнем с повторения пройденного в девятом классе материала, — сказала она и едва заметно улыбнулась. — Заодно и познакомимся.
Короткий солнечный день заканчивался, и за окном сгущались сумерки. Шел легкий снег.
— Мне просто очень не по себе от мыслей. Нет, скорее, от одной лишь мысли, что все вокруг меня знают, — говорила Ольга. — Это как будто они мне в душу заглядывают и все знают. Знают, что я нестабильна и что могу посреди урока начать разговаривать сама с собой, как сумасшедшая. Но это не так. Я ведь не сумасшедшая, да? Просто… был сложный период в жизни, и я сдалась. Мой муж, Даниил, он… чуть было не погиб из-за бандитов. Он очень сильный мужчина. А я распереживалась. Меня пугает, что я могу просто… потерять его.
Она заламывала руки, но не отдавала себе в этом отчета. Знала, что это явный признак тревожности, но тревожной она выглядеть нисколько не хотела. Просто не чувствовала свое тело, когда рассказывала о своих переживаниях врачу — полной женщине в белом халате и очках-хамелеонах.