Алина не оглядывалась. Покинув машину, она добежала до подъезда, с трудом открыла дверь и, оказавшись в тепле и спокойствии, ясно ощутила, что не хочет никуда идти. Целоваться под окнами дома было волнительно, так, будто отмотали назад двадцать лет и те ясные подростковые чувства вернулись, ворвались в сердце.

Капитан Галимуллин, холодным взглядом карих глаз оглядев лестничный пролет, обернулся к входной двери одной из квартир. Прикрыв рот кулаком, он кашлянул. Позвал сержанта Трофимова.

— Ну что, составляй протокол, — сказал он.

Сержант, внимательно посмотрев на коллегу и молча кивнув, скрылся за дверями квартиры. Галимуллин продолжил стоять на лестничной площадке. Он закурил и оперся руками о перила.

Вид у него был усталый. Виной тому была простуда, которая не отступала вот уже на протяжении недели. Подбородок и щеки его покрывала колючая черная щетина, а под глазами появились синяки. Чувствовал он себя в полном соответствии со своим внешним видом.

Кинув окурок прямо на лестничную площадку, он сплюнул накопившуюся во рту слюну и направился в квартиру. Уже там, внутри, его встретил стойкий, едкий запах алкоголя и сигаретный дым. Повсюду было грязно, на полу валялись какие-то ненужные вещи вроде старого, уже давно отзвонившего свое будильника.

В квартире было две комнаты. В одной из них, запивая свое придуманное горе, жил или, скорее, томился в ожидании смерти от алкогольного отравления или цирроза печени Федор Михайлович. Белесая борода. Светлые, будто выжженные кислотой, глаза.

— Да вы… незаконно… это моя собственность! — заявлял он, театрально грозя указательным пальцем.

Трофимов будто бы и не замечал его. С усердием отличника он составлял протокол.

— Да заткни ты уже этого урода! — крикнул капитан осипшим голосом.

Отреагировав на приказ, Трофимов отвлекся от протокола и со всего маху шлепнул старика по лицу. Сделал он это аккуратно, не оставив ни следа на лице алкоголика. Просто повалил его дряблую тушу на столь же дряблую кровать.

— Да вы чего… — начал было Федор Михайлович, но над ним вновь занеслась рука правосудия.

Возмущения были прекращены.

Во второй комнате жила дочь старика, тридцативосьмилетняя Людмила, работавшая продавцом в продовольственном магазине. Полноватая женщина с букетом врожденных комплексов, не нашедшая нормального мужика и оставшаяся в не слишком гордом одиночестве на рубеже пятого десятка своих лет. Перспективы… да что уж там, какие могут быть перспективы?

— Мы что же, так и будем каждый раз к вам сюда мотаться, а? — с напором спросил Галимуллин, обращаясь к Людмиле.

Та сидела за кухонным столом и медленно курила сигарету. На лице ее красовался багровый синяк. Кровь запеклась на губах.

— Нет, — тихо ответила она, сглотнув слюну.

— Не слышу! — капитан чуть нагнулся. — Так что же будем делать дальше? Забираем старика, и на нары? Или снова дома оставляем? Люда! Знаешь что? Лучше бы мужика себе нашла. И съехала к чертовой матери отсюда! С этим старым козлом еще так поживешь, что потом придется судмедэксперта вызывать.

Рядом с Людмилой сидела медсестра, которая, закончив свою работу, медленно складывала медикаменты в синюю сумочку. Услышав слова капитана, она кивнула в знак согласия и пристально посмотрела на пострадавшую.

— Да не учите меня. Я и сама все знаю. Да и где мужика нормального найти…