— Ты в магазине работаешь, там и лови себе на здоровье, — сказал Галимуллин и развел руками. — Короче, ты права, Люда: не мне тебя учить. А старика твоего, я думаю, мы все же заберем. Пускай у нас в кутузке проспится. Завтра его обратно отдадим.
— Не надо, Руслан Назарович, — взмолилась Людмила, схватив капитана за рукав куртки. — Этого больше не повторится. Я вам обещаю.
Галимуллин одернул руку и со всей присущей ему строгостью сказал:
— Повторится. Я в этом уверен.
Он дал отмашку Трофимову и второму сотруднику, рядовому Светлову. Вскоре Федора Михайловича, громоздкого, долговязого, вывели в прихожую. Там ему приказали одеваться, на что он отреагировал руганью.
— Еще хоть слово вякни, падла, и я тебя тут на запчасти разберу! — прошипел капитан, схватив старика за грудки. — Одевайся смирно, если проблем не хочешь. Ты меня хорошо понял?! А то сейчас в трусах и майке на улицу пойдешь.
Старик кивнул и поспешил накинуть на себя старый ватник, местами порванный, местами прожженный сигаретами. На голову он натянул несуразную шерстяную шапку, а на бледные ноги надел синее трико.
— Ладно, Люда. Поспи спокойно хотя бы сегодня, — сказал перед уходом Галимуллин.
Сержант Трофимов и рядовой Светлов вместе с задержанным к тому времени уже находились на лестничной площадке.
— Завтра вернем тебе твое сокровище.
«Вот сдалось же мне все это, — подумал капитан. — На кой черт мне этот старик? Потому что может ненароком убить свою дочь? Есть на памяти такие случаи. К несчастью, есть. Что за падаль вокруг? Когда они все уже сгниют в своих маленьких вонючих квартирках…»
На одной из лестничных площадок ему встретилась старушка, маленькая, ворчливая, в старом вонючем пальто, усыпанном кошачьей шерстью. Из ее квартиры доносился противный кислый запах.
— Да что ж вы людям-то жить спокойно не даете?!
Скрипучий голос. Жилистая рука в сетке вен подгоняет ветер, будто слов недостаточно.
— Антихристы вы…
— Да замолчи ты уже! — нахмурившись, гаркнул Галимуллин.
— Да чтоб у тебя вся жизнь под откос пошла, негодяй!
Она будто ведро с помоями на голову капитана вылила. По крайней мере, такое чувство настигло его и, надо сказать, сильно подогрело его сонный, усталый гнев, хранившийся внутри, где-то под сердцем, в виде огромного сгустка темной энергии.
Он сжал руку в кулак. Промолчал. Быстрыми шагами спустился по лестнице вниз. Его левый глаз, под которым тонкой линией проходил шрам, заметно задергался.
Галимуллин вернулся домой поздним вечером. Стянул с себя куртку, снял обувь. С наслаждением выгнул спину. Хруст позвонков не услышал бы, пожалуй, только глухой. После он тряхнул головой, будто только что вышел из-под душа. Потрепал по холке выбежавшего из комнаты белого терьера по кличке Рик. Прошел на кухню, где в сонном спокойствии сидела за столом Алина.