Весной 1928 г. Владыка Димитрий был признан в качестве руководителя оппозиционного митр. Сергию движения многими «непоминающими» в различных районах страны. В это время епископ непосредственно окормлял иосифлянские приходы на Северо-Западе России, частично на Украине, Кубани, в Ставрополье, в Московской, Тверской, Витебской епархиях, а также, после ареста 4 апреля еп. Виктора, викториан Вятской губернии и Удмуртии. С осени 1928 г. он начал совершать хиротонии тайных епископов для других епархий, в частности 2 октября вместе с еп. Сергием (Дружининым) хиротонисал во епископа Серпуховского Максима (Жижиленко).
Владыка Димитрий вел обширную переписку не только со своими сторонниками, но и с противниками. Так, весной 1928 г. он написал письмо с обоснованием своей позиции поддерживавшему митр. Сергия известному ленинградскому архимандриту Льву (Егорову), а 1 июля того же года послал обширное ответное письмо еп. Иннокентию (Тихонову). При этом архиепископ Гдовский часто служил в различных иосифлянских храмах своей епархии и посещал дома и квартиры своих последователей, в частности, неоднократно приезжал в Гатчину к схимонахине Марии (Леляновой)[120].
Согласно показаниям арестованных иосифлян, в собор Воскресения Христова с начала 1928 г. стали стекаться священники, лишенные приходов по указанию митр. Сергия, насельники закрытых монастырей, богомольцы, странники, юродивые, и все они подходили под благословение и причащение к Владыке Димитрию. Воссоединение же приезжавшего духовенства происходило не в храме, а на квартирах членов причта. После личной беседы архиепископ давал «приезжающему из разных мест высшему духовенству право принимать в общение священников через исповедь, освобождая их от необходимости лично приезжать в Ленинград». Клирики, после разговора с Владыкой, «испытывались через исповедь в стойкости идей ИПЦ у духовника Никитина в храме „Воскресения на Крови“, посвящались и, получив литературу и наставления самим твердо стоять в ИПЦ и воспитывать массы, уезжали на места».
Многие обвиняемые рассказывали о стремлении иосифлян использовать для распространения своего влияния в стране, прежде всего, старое монашество и тайное новое. На собраниях духовенства архиеп. Димитрий говорил, что монахи — «наша опора, так как, будучи враждебно настроены против советской власти за разоренные монастыри и подворья, они не меньше нашего ненавидят советскую власть и ждут ее погибели. Они помогут нам разъяснять верующим, что только мы стоим на защите истинного Православия». Владыка возлагал большие надежды на молодых, тайно постриженных монахов и монахинь — именно их посылали с воззваниями и листовками в различные епархии. Принимая в молитвенное общение приезжавших в Ленинград священнослужителей, архиеп. Димитрий разъяснял, что не следует гнаться за количеством прихожан, гораздо важнее, «чтобы наши сторонники держались крепко, ничего не боясь». Приезжали к Владыке в Ленинград и присоединившиеся к иосифлянскому движению архиереи: епископы Варлаам (Лазаренко), Иоасаф (Попов), Алексий (Буй) и Николай (Голубев).
Расширению влияния иосифлян в провинции способствовало принятие в молитвенное общение различных групп «полусектантов», в частности, стефановцев и иоаннитов, которых Владыка Димитрий особенно ценил. Осенью 1930 г. на допросе ей. Василий (Докторов) показал: «Первое время немалое смущение в рядах нашей организации было то, что епископ Димитрий (Любимов) благоволил иоаннитам. Священник Ф. Андреев был особенно против того, чтобы иоанниты приходили причащаться, отталкивая их от чаши, считая их неправославными за то, что они, иоанниты, Иоанна Кронштадтского считают за Бога. Епископ Димитрий (Любимов) отрицал возводимое на иоаннитов такое обвинение и говорил, что они являются стойкими борцами за истинное Православие, ведут праведную жизнь и так же, как и мы, ненавидят советскую власть, и отталкивать их от себя не следует… Доверяясь всецело епископу Димитрию (Любимову) и наблюдая за тем, что иоанниты своей преданностью Церкви, своей горячей верой в Бога помогают нам вести борьбу с врагами Церкви Христовой, распространяют через своих книгоношей не только религиозно-нравственные брошюры и книги, но и брошюры в защиту нашей организации, я считал и считаю, что из их среды могут быть стойкие Православию пастыри, и обращающихся ко мне с просьбой посвятить их в иеромонахи посвящал тайно у себя на квартире»[121].
Ближайшими помощниками Владыки были протоиерей Феодор Андреев и профессор М. А. Новоселов. Позднее некоторые арестованные иосифляне на допросах показали, что «антисоветский характер политики Дмитрия в значительной мере объясняется влиянием Новоселова», а один свидетель даже утверждал, что «Новоселов руководил епископом Дмитрием Гдовским». Впрочем, вполне вероятно, что подобные показания были инициированы агентами ОГПУ. При этом сам архиеп. Димитрий на допросе подтвердил, что к словам ей. Марка (Новоселова) относился с большим вниманием, считая, что тот в церковных вопросах разбирается лучше. Позже, отвечая на обвинение в подготовке вооруженной борьбы с советской властью, архиепископ пояснял, что «установку нашу, т. е. необходимость, в случае надобности „пострадать до крови“, надо понимать в смысле мученичества»[122].
Со временем среди руководителей движения обозначились две группы — более радикальная и относительно умеренная. Во второй половине 1928 г. отношения членов причта и Владыки Димитрия изменились, его решительность и бескомпромиссность стали смущать некоторых клириков. По мнению прот. Василия Верюжского, «причина изменений заключалась в том, что архиеп. Димитрий как бы становился на место митр. Иосифа, затеняя собою до некоторой степени даже личность самого митр. Иосифа и совершенно почти его отстраняя». Часть иосифлян возмущало и то, что активные помощники архиепископа, в том числе иоанниты, «склонны были смотреть на него, как на единственного истинно-православного епископа, считая других недостаточно твердыми». К 1929 г. началось расхождение в руководстве иосифлян, что позднее подтвердил на допросе один из обвиняемых по делу Истинно-Православной Церкви, показав, что одна часть — «архиеп. Димитрий, Николай Прозоров и др. — была наиболее непримирима по отношению к митр. Сергию и его Декларации, другая часть — ей. Сергий Нарвский, прот. Верюжский и другие — держались более умеренных взглядов, склоняющихся к взглядам митр. Кирилла (Смирнова)»[123].
При этом разделения групп не произошло. Принадлежавший к умеренной части митр. Иосиф всегда оставался для Владыки Димитрия духовным авторитетом, и он нередко следовал его советам. Сам митрополит на допросах 27 сентября и 9 октября 1930 г. говорил: «Первое время епископ Димитрий являлся моим заместителем только по Ленинградской епархии, но впоследствии, когда антисергианское течение разрослось далеко за пределы Ленинградской епархии, я не мог ему запретить, да и сам с ним был согласен в том, чтобы всем обращающимся к нему за руководством он давал советы. Сам епископ Димитрий по всем вопросам меня ставил в известность, спрашивая у меня как у своего митрополита советов и руководства…. Мой заместитель архиепископ Димитрий Любимов, через монахиню Анастасию Куликову, запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию. На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Димитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегался провокации. Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр. Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр. Петром. Писал ему, что если по этому вопросу будет какое-либо „давление“ извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем. Предупреждал еп. Димитрия, чтобы он строго следил за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя»[124]. 7 января 1929 г. митр. Иосиф возвел Владыку Димитрия в сан архиепископа.
Между Владыками существовала постоянная связь. Чаще всего в Николо-Моденский монастырь с пакетами от еп. Димитрия приезжала схимонахиня Анастасия (Куликова). В одном из ответных писем к епископу от 6 августа 1928 г. митр. Иосиф писал: «Дорогой Владыко! Да укрепит Вас Господь на Ваши святые труды для блага Церкви Его. Помолитесь, чтобы и мой „отдых“ был на пользу и на лучшее, чем то, что мог бы я сделать трудами своими. Премного утешило меня сообщение о том, что Вы все бодро и терпеливо идете своим тесным путем. Эти сообщения премного устыждают меня в моем нетерпении и малодушии и дают новые силы и побуждения крепко стоять и впредь за дело Христово!»[125]
Вся деятельность иосифлян проходила под постоянной угрозой репрессий, и Владыка Димитрий понимал неизбежность своего ареста. В сообщении Ленинградского представительства ОГПУ в Москву начальнику 6-го отделения Е. Тучкову от 29 декабря 1928 г. говорилось о беседе 17 декабря «на квартире руководителя всего иосифовского движения епископа Димитрия Гдовского. Димитрий собравшимся священникам высказывал свое опасение, что он чувствует, что скоро его ГПУ арестует. На вопрос нашего осведома — за что могут арестовать, ведь для этого нужно иметь какое-то основание, — Димитрий ответил: „От таких негодяев и мерзавцев можно всего ожидать. Ведь они митр. Иосифа сослали, не имея никаких оснований на это… Ну ладно, ничего, эта власть долго не продержится, Бог не допустит издевательств, найдутся люди, которые пойдут во имя Христова и восстанут против власти, а мы должны стараться объединиться и помочь в этом. Наша главная задача сейчас — это вливать в свои ряды молодые стойкие силы духовенства, без этой силы нам трудно, старикам, вести борьбу со многими врагами за нашу правоту. Вот если бы нам разрешили открыть пастырские курсы, тогда было бы хорошо, но об этом и мечтать не приходится“… и т. д.»[126].
В это время Владыка Димитрий принял под свое непосредственное руководство часть киевских и поволжских иосифлян, продолжая при этом окормлять московские, вятские и некоторые другие истинно-православные общины. Так, 12 декабря 1928 г. он писал настоятелям московских иосифлянских храмов: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца да будет с Вами, возлюбленные о Господе о. Александр Сидоров, о. Сергий Голощапов, о. Никодим и все священнослужители церквей Крестовоздвиженской, Грузинской Божией Матери и Николы [Большой] Крест, — да поможет Вам Господь пребывать в мире, единодушии и единомыслии, в твердом исповедании чистоты и Истины православной веры, с любовию во всем помогая друг другу. Не смущайтесь никакими прещениями, которые готовят Вам отступившие от веры Христовой. Никакое запрещение или извержение Вас из сана митрополитом Сергием, его Синодом или епископами для Вас недействительно. Доколе останется хоть один твердо православный епископ, имейте общение с таковым. Если же Господь попустит, и Вы останетесь одни без епископата, — да будет Дух Истины, Дух Святый со всеми Вами, Который научит Вас решать все вопросы, могущие встретиться на Вашем пути, в духе Истинного Православия. Где бы я ни был, моя любовь и мое благословение будет с Вами и с Вашей паствой»[127].
Весной 1929 г. архиеп. Димитрий потерял двух ближайших помощников: 23 марта был арестован М. А. Новоселов, а 23 мая скончался прот. Ф. Андреев. Владыка отпевал о. Феодора в соборе Воскресения Христова и хоронил его на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры. На могиле протоиерея архиеп. Димитрий сказал: «Я сегодня хороню сына…» Позднее появилось предание, будто бы кто-то из присутствовавших на похоронах Владыки в 1935 г. в Ярославле взял горсть земли с его могилы и захоронил в могилу о. Феодора[128].
После этих утрат помогали архиепископу, прежде всего, свящ. Николай Прозоров и схимон. Анастасия (Куликова). По свидетельству свящ. Петра Белавского, они «фактически вели все дела группы. Некоторое духовенство говорило Дмитрию, чтобы Анастасия не вмешивалась в церковные дела, но Дмитрий защищал ее и был под ее влиянием». Сам о. Н. Прозоров показал: «По поручению еп. Димитрия я писал резолюции о присоединении к нашей группе духовенства СССР, выполняя всевозможные поручения, вплоть до увещевания не торговать свечами»[129]. Впрочем, значительную роль в руководстве движением играли также протоиереи Сергий Тихомиров, Иоанн Никитин, Василий Верюжский и Викторин Добронравов.
Во второй половине 1929 г., в условиях нарастающих репрессий, архиеп. Димитрию приходилось брать под свое непосредственное окормление новые иосифлянские приходы в различных районах страны. Так, 6 августа он писал благочинным Задонского округа: «Призываю на Вас Божие благословение, с любовью принимаю Вас временно в свое молитвенное каноническое общение, о чем и прошу поставить в известность всех православных окружных о.о. благочинных епархии. О.о. благочинным предоставляю право, в случае необходимости, по своему усмотрению, назначать себе заместителей. Благочинническим советам предоставляю право назначения и перемещения священнослужителей… Да поможет Вам Господь до конца дней Ваших понести крест служения Святой Церкви»[130].
При этом Владыка и тогда старался удержаться в рамках легальности. Характерным примером служат его переговоры в ноябре 1929 г. с посланцем южнороссийских иосифлян, священником Алексием Шишкиным. Кубанские общины «твердо решили выступить против закона о регистрации, как закона, сужающего церковную деятельность до минимума — требоисправления». Отец Алексий старался убедить архиепископа в связи с предстоящей регистрацией полностью перейти в подполье (согласно показаниям на допросе священника Сергия Бутузова от б марта 1930 г.). При этом архиеп. Димитрий, поддерживаемый большинством ленинградских иосифлян, с ним не согласился[131].
Однако это не имело никакого значения для органов ОГПУ, осуществивших в конце 1929 — начале 1930 гг. первую масштабную операцию по разгрому иосифлянского движения в его центре. Всего в Ленинградской области с 23 ноября по 25 февраля было арестовано более 50 человек, священнослужителей и мирян. Из них 46 прошли по сфабрикованному групповому делу «Истинно-Православной Церкви».
Одним из поводов к арестам послужило то обстоятельство, что после принятия правительственного постановления о введении патентов на продажу свечей и просфор в храмах во многих иосифлянских церквах его первоначально отказались выполнять. Правда, в ответ на запрос архиеп. Димитрия — какой тактики следует придерживаться в отношении новых указов — митр. Иосиф предложил в письме: «…священники должны внушать церковным советам и доводить до их сознания, что от патентов отказываться не следует, но что это мероприятие власти противно духу Православия, как приравнивание Церкви к лавочке»[132]. Владыка Димитрий указал на необходимость руководствоваться советом митр. Иосифа и пытаться удержаться в рамках легальности.
Однако 29 ноября 1929 г. архиепископ был арестован на даче в пос. Тайцы по обвинению в том, что он «состоял фактическим руководителем церковной группы „Защита истинного православия“, совместно с руководящим ядром этой группы вел контрреволюционную агитацию, направленную к подрыву и свержению Советской власти. Принимал духовенство и руководил этой группой по СССР». При обыске у Владыки конфисковали фотографии, переписку, личную печать и 150 рублей.
Настоятель кафедрального собора Воскресения Христова прот. Василий Верюжский был арестован 3 декабря 1929 г. по обвинению в том, что «состоял в группе защиты истинного православия, распространял контрреволюционную литературу, направленную на подрыв и свержение Советской власти. Принимал приезжающее из различных мест СССР духовенство, исповедовал и давал инструкции по борьбе с Советской властью». Во время ночного обыска в соборе было задержано девять монахинь и мирянок, на престоле под парчой обнаружено воззвание Ярославской группы архиереев и акафисты, в камине алтаря — разорванное письмо митр. Антония (Храповицкого), а в ризнице — послание митр. Кирилла (Смирнова)[133].
В качестве серьезного вещественного доказательства монархической пропаганды была воспринята висевшая на алтарной стене картина «Освящение храма в присутствии Императора Николая II». Органы следствия расценили эту картину как намек на «воскресение монархии на крови» и даже приложили ее фотографию к обвинительному заключению[134].