По указу Свят. Синода от 6 мая 1915 г. за № 3504 архим. Михаил был уволен от настоятельства, а новым настоятелем пустыни назначен иеромонах Сергий, с возведением в сан архимандрита. 24 мая о. Сергий был удостоен этого сана, прежний же настоятель обители архим. Михаил (Горелышев) скончался 14 мая 1918 г.[158]
К 1915 г. Троице-Сергиева пустынь представляла собой один из крупнейших монастырей Петроградской епархии с семью действующими храмами, пятью часовнями, многочисленной братией и обширным хозяйством. В обители имелось: свыше 20 коров лучшей породы, конюшня с ценными лошадями, птичник «с несметными стаями совершенно ручных кур», пчельник, обеспечивавший обитель медом, фруктовый сад, «огородное и полевое земледельческое хозяйство». Годовой доход пустыни в то время составлял около 15 000 руб. Это позволило увеличить число насельников. В 1915 г. численность братии и проживавших «для богомоления» составляла почти 90 человек. Образцовое ведение хозяйства позволило пустыни расширить благотворительную деятельность. В монастыре действовали инвалидный дом, школа на 60 мальчиков, больница, странноприимная. О больнице литератор Леонид Соколов в 1915 г. писал: «Больница Сергиевой пустыни с амбулаторией для приходящих больных — чистое просторное здание. Больница построена нынешним опытным настоятелем; порядок и чистота. Стены окрашены масляной краской, приличная прислуга, опрятные кровати, из них 10 — для монахов. Ванна, электрическая машина, аптека. Внизу амбулатория, принимающая в год до 6000 больных (в 1913 году принято было 6534 человека). Фельдшер — монах, врач — мирской. Больница производит приятное впечатление».
В том же году архимандрит Сергий сообщал епархиальному начальству: «В пустыни имеется помещение для странников, ежедневно оказывается приют 15–20 лицам, с выдачею при этом, по мере возможности, горячей пищи, при недостатке же таковой выдается хлеб и квас». После начала Первой мировой войны в обители был также открыт госпиталь для раненых воинов, в котором в августе 1917 г. лечились 29 человек.
В первые годы настоятельства о. Сергия монастырь продолжал расти. 30 июля 1916 г. архимандрит сообщал петроградскому губернатору: «Во вверенной управлению моему Троице-Сергиевой пустыни состоит монашествующего братства до 100 человек, до 70 человек вольнонаемных служащих…» В управлении столь многочисленной братией требовался большой опыт, который у о. Сергия несомненно был, так как он умело справлялся с обязанностями настоятеля[159].
Революционные события 1917 г. резко изменили судьбу архимандрита. Для братии началась длительная череда нестроений, разногласий и волнений. Часть «Константиновичей» покинула Россию, но о. Сергий отказался уехать с ними. Позднее он говорил: «После Февральской революции, во время беспорядков, Королева Эллинов Ольга Константиновна обращалась ко мне и предлагала уехать с ней в Грецию. Я от ее предложения отказался и заявил, что желаю оставаться со своей братией и в годину смуты, а не только в то время, когда мне приходилось ездить на великокняжеских автомобилях»[160]. Этот самоотверженный выбор привел смиренного служителя Господня на стезю страданий и исповедничества. Известно также, что некоторые «Константиновичи» по благословению о. Сергия сознательно остались в России и приняли мученический венец.
Близость к Великим Князьям «ударила» по настоятелю пустыни уже в марте 1917 г. Среди братии произошло разделение и 25 монахов с целью «оздоровления атмосферы монастыря» написали на него управляющему епархией епископу Гдовскому Вениамину (Казанскому) фактический донос, объявив в нем о. Сергия «ставленником бывшего Великого Князя Дмитрия Константиновича, митрополита Питирима и Распутина». Поддержанная местной «прогрессивной» интеллигенцией недовольная часть братии в этом обращении из 22 пунктов упрекала, среди прочего, архимандрита в том, что он «заставил всю братию подписать бумагу на преосвященнаго Антонина [Грановского], который 6 лет страдал за свободу в этой святой обители и просился на покой обратно сюда же», т. е. не допустил снова в пустынь одного из будущих «вождей» обновленцев. Неловко и даже стыдно читать сейчас прокламации поддавшейся тогда революционным искушениям части насельников обители.
Сторонники настоятеля в ответ 18 марта напечатали в газете опровержение и послали обер-прокурору Синода письмо, в котором говорилось: «О. Сергий пользуется среди местного населения всеобщим глубоким уважением… имеет строгость, но строгость справедливую… единственно к порядку». После проведенного расследования, показавшего, что строгость архимандрита действительно была справедливой, взбунтовавшейся части братии пришлось покаяться и взять назад свое заявление. Вскоре обе стороны примирились и просили оставить архим. Сергия настоятелем пустыни. 1 мая
1917 г. братия писала обер-прокурору: «Личность архимандрита Сергия нам всем, братии, хорошо известна как человека хорошего и безукоризненного поведения, а, будучи ризничным, благодаря его неусыпным заботам об обители, им сделано очень много хорошего, как-то: при его содействии была выстроена монастырская каменная больница, произведена реставрация братской трапезы, церкви монастыря украсились разными ценными пополнениями в украшении, а также и св. Престолы, ризница обогатилась весьма ценными богослужебными принадлежностями — словом, архимандрит Сергий своими трудами и заботами сделал для управляемой им обители очень много хорошего и полезного».
В результате о. Сергий был оставлен настоятелем, но для управления пустынью, на основании резолюции архиепископа Вениамина (Казанского) от 13 июня 1917 г., был учрежден Духовный Собор монастыря, состоявший из должностных лиц: настоятеля, наместника, казначея, ризничего и духовника. С этого времени все основные вопросы жизни пустыни решались не одним настоятелем, а Духовным Собором. С 16 по 23 июля 1917 г. архимандрит Сергий был командирован на Всероссийский съезд представителей монастырской братии в Сергиев Посад[161].
Октябрьскую революцию о. Сергий, по его словам, «воспринял как тягчайшее бедствие для страны, означающее безвозвратную гибель прежней России». Вскоре начались притеснения пустыни со стороны новых властей. Так, например, на заседании Петроградского Епархиального совета от 30–31 июля 1918 г. был заслушан рапорт архим. Сергия о самовольном отобрании у монастыря Стрельнинским советом рабочих и красноармейских депутатов конной косилки. В принятом тогда же решении говорилось: просить епархиального комиссара И. Ковшарова (расстрелянного в 1922 г. мученика) возбудить ходатайство перед советской властью о возвращении ее. Однако подобные прошения, как правило, успеха не имели.
Во второй половине 1918 г. — начале 1919 гг. те из Великих Князей — духовных детей архим. Сергия, кто сразу же после революции не покинул Россию, были убиты большевиками. Так, 18 июля
1918 г. в лесу близ Верхне-Синячихинского завода в 11 верстах от г. Алапаевска Пермской губернии погибли Великие Князья Игорь Константинович, Константин Константинович (младший) и последний владелец Павловского дворца Иван Константинович, а 23 января 1919 г. во дворе Петропавловской крепости Петрограда был расстрелян особенно близкий о. Сергию Великий Князь Димитрий Константинович.
В условиях начавшихся гонений и безбожной пропаганды вновь появились разногласия среди братии и нарушения монастырской дисциплины. Видя это, епархиальное начальство писало в пустынь в 1918 г.: «В настоящее время братия св. обители должна усугубить молитву и свой труд, а особенно хранить единение в союзе и являть свое послушание к распоряжению духовной власти и своему настоятелю»[162].
В начале 1919 г. насельники пустыни все-таки изгнали строгого настоятеля, и 17 февраля он подал прошение на имя Петроградского митрополита Вениамина: «Вследствие насильственного отстранения моего от должности настоятеля Троице-Сергиевой пустыни, с запрещением проживания в оной я остался в самом тяжелом и затруднительном положении. Не имея где голову преклонить и надеясь на любвеобильное сердце Вашего Высокопреосвященства, со дерзновением прибегаю к стопам Вашим, Всеблагостный наш Владыко, и смиренно прошу зачислить меня для временного проживания в Александро-Невскую Лавру»[163].
19 февраля архимандриту разрешили временное проживание в обители с условием служить по мере надобности за помещение. 15 апреля 1919 г. о. Сергий подал прошение о зачислении в лаврские священнослужители, и 5 мая Духовный Собор постановил выдать ему за совершение богослужений из братской кружки, так как архимандрит еще не был уволен от настоятельства в пустыни. 1 июня о. Сергию было предложено вести чередные богослужения по распоряжению кладбищенской конторы. Во второй половине 1919 г. новым настоятелем Троице-Сергиевой пустыни был назначен ее наместник игумен Иоасаф (Меркулов), и о. Сергия к марту 1920 г. зачислили в братию Лавры[164].
Однако в том же году архим. Сергий оставил обитель и перешел служить настоятелем в приходскую (ранее приписную к Троице-Сергиевой пустыни) церковь прмч. Андрея Критского, расположенную в километре от вокзала станции Володарская (Сергиево) и в трех километрах от пустыни. Окрестные жители, хорошо знавшие и уважавшие архимандрита по работе в Обществе ревнителей веры и милосердия, помогли ему обустроиться при Андреевской церкви. Духовный наставник великих князей стал близким другом многих простых жителей поселка Володарский. В тяжелые годы гражданской войны, голода и разрухи он сумел создать вокруг себя атмосферу теплого и бескорыстного общения.
Одна из прихожанок Андреевской церкви, В. В. Кудрявцева, знавшая о. Сергия с 1920 г., в 2002 г. вспоминала: «Мы хорошо его знали… Он очень капусту любил, так мы носили ему. Мама посылала… бабушку он… уже в сане епископа отпевал. Наверху, в церкви преподобномученика Андрея Критского, бабушку отпевали, а потом на монастырское кладбище повезли. Епископ Сергий и на кладбище ее проводил. Мы к монастырю подъехали, а навстречу все монахи вышли. Они не бабушку — епископа встречали, а все равно, вот так хорошо и проводили ее»[165].
В первой половине 1920-х гг. архимандрит не играл заметной роли в жизни епархии. Председатель Епархиального совета прот. Михаил Чельцов позднее, в 1928 г., так вспоминал о своем знакомстве с о. Сергием: «С ним я познакомился в 1920 году. Он мне показался скромным, тихим, обиженным, забитым. Я возымел к нему большую симпатию и жалость. Во время его постоянных сетований на тяжесть для него приходской работы, на униженность его положения, опозоренного изгнанием из Сергиевой пустыни, на возможность неприятностей — даже до ареста, от его прежних подчиненных из монастырской братии, — я постоянно всячески старался утешать его. Как-то незаметно для себя сблизился с ним и решился помочь ему. Помощь моя в то время могла состоять только в том, что я старался расположить в его пользу покойного митр. Вениамина в целях возможного возвращения его снова к настоятельству в Сергиевой пустыни»[166].
Вскоре произошли трагические события 1922 г., связанные с кампанией изъятия церковных ценностей. Были арестованы Патриарх Тихон, митрополит Вениамин, отец Михаил Чельцов и многие другие священнослужители. Кратковременному аресту летом 1922 г. подвергался и архим. Сергий. Позднее он так говорил на следствии о своей позиции в это время: «В момент изъятия церковных ценностей я стоял на позиции Патриарха Тихона и считал, что достояние церковное должно быть нерушимо и изъятие церковных ценностей явилось актом грубого насилия и произвола со стороны Сов. власти»[167].
В других показаниях Владыки Сергия содержится интересное свидетельство о действиях Первосвятителя в 1922 г.: «Начало церковно-политического центра организации „Истинное Православие“ положил Патриарх Тихон, который с террасы своей кельи в Донском монастыре кричал епископу Андрею Ухтомскому: „Владыка, посвящай больше архиереев!“ Впоследствии всем епископам, приходящим к нему, он говорил: „Большевики хотят всех архиереев и священников перестрелять. Чтобы Церковь не осталась без епископата, а также без иереев, необходимо посвящать в священство и постригать в монашество как можно больше“»[168].