После возвращения делегации в Ленинград ей. Гдовский Димитрий и ей. Нарвский Сергий, взяв на себя инициативу, подписали акт отхода от митр. Сергия (13/26 декабря), «сохраняя апостольское преемство чрез Патриаршего Местоблюстителя Петра, Митрополита Крутицкого». Уже в январе 1928 г. ей. Димитрий объявил митр. Сергия безблагодатным и потребовал немедленного разрыва молитвенного общения с ним. В ответ Заместитель Патриаршего Местоблюстителя и Синод 30 декабря приняли постановление о запрещении в священнослужении отошедших ленинградских епископов Димитрия (Любимова) и Сергия (Дружинина), зачитанное в Никольском Богоявленском соборе епископом Николаем (Ярушевичем). С этого времени Московская Патриархия стала считать неподчинившихся священнослужителей раскольниками[64].
Решение ленинградских викариев отойти от митр. Сергия было принято самостоятельно, тем не менее, до его официального провозглашения митр. Иосиф благословил готовившийся отход. Во второй половине декабря он писал еп. Димитрию: «Дорогой Владыко!
Узнав от м. А[гафангела] о принятом вами решении, нахожу (после ознакомления со всеми материалами), что другого выхода нет. Одобряю ваш шаг, присоединяюсь к вам, но, конечно, помочь вам более существенно лишен возможности…»[65] Сам же митр. Иосиф оставался пребывать в молитвенно-каноническом общении с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя до февраля 1928 г.
7 января митр. Иосиф в письме в Ленинград вновь одобрил действия своих викариев: «…Для осуждения и обезвреживания последних действий митр. Сергия (Страгородского), противных духу и благу Св. Христовой Церкви, у нас, по нынешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений»[66].
Следует отметить, что Владыка с самого начала не был реальным руководителем движения, называвшегося его именем. Согласно протоколам его допросов (от 22, 30 сентября и 9 октября 1930 г.) митрополит говорил: «После назначения меня на Одесскую кафедру, я первое время хотел уйти на покой от всех дел, но в это время в Ленинграде появилась группа духовенства во главе с епископами Дмитрием (Любимовым), Сергием (Дружининым), священниками — называть в отдельности отказываюсь, — а главным образом, многочисленное количество верующих стало просить меня и потребовало остаться их руководителем, Ленинградским митрополитом, обещая мне, что они меня не будут ни в чем беспокоить, а сидеть в ссылке в Моденском монастыре и только быть их духовным руководителем. Первое время так и было… Постепенно я был втянут в церковный водоворот, и приходилось так или иначе реагировать на те события, которые развернулись вокруг этой новообразованной церковной группы. Дело мое, по которому я привлекаюсь, как мне представляется, зиждется на мнении обо мне как лидере особого течения в нашей Церкви, возникшего четыре года назад в связи с Декларацией митрополита Сергия, грубо нарушившего, по убеждению верующих, глубочайшие основы строя церковной жизни и управления. Это течение совершенно несправедливо окрещено „иосифлянами“, каковую несправедливость указывает и сам митроп. Сергий в переписке его с митрополитом Кириллом. Гораздо основательнее оно должно быть названо вообще „антисергианским“… Самое течение нашей группы возродилось на благоприятной почве злоупотреблений митрополита Сергия и независимо от каких бы то ни было личностей вызвало одновременно повсюду соответствующе сильную реакцию в церковных кругах без всякого моего участия и влияния. Более того, я сам значительно позднее втянут был в это течение, и не оно шло и идет за мною, а скорее я плетусь в хвосте за ним, не сочувствуя многим его уклонам вправо и влево. И если бы даже уничтожить вовсе меня и мое участие в этом движении, оно безостановочно шло бы и пойдет дальше без малейшей надежды на полное искоренение… Никакими репрессиями со стороны Сов. власти наше движение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте Православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью о том, что церкви закрываются по постановлениям верующих, очевидна каждому, даже неграмотному крестьянину… Не имея на местах духовного руководителя, с разных городов и местностей СССР приезжали к епископу Дмитрию за руководством, некоторые, возвращаясь с Ленинграда, заезжали ко мне, так просто повидать, так как по всем вопросам они получали руководство от епископа Дмитрия… Обращавшихся ко мне с теми или иными вопросами я направлял к епископу Дмитрию, прося его разрешить все вопросы…»[67]
Верность Заместителю Патриаршего Местоблюстителя сохранили лишь два ленинградских епископа: Николай (Ярушевич) и Сергий (Зенкевич). Четверо из восьми архиереев заняли двойственную позицию. Они не присоединились к оппозиции ей. Димитрия, однако не поминали в богослужениях имени митр. Сергия. Так, наместник Александро-Невской Лавры ей. Григорий (Лебедев), пользуясь древним правом ставропигии, которое имела Лавра, никому не подчинялся и поминал лишь Патриаршего Местоблюстителя митр. Петра. Некоторое время так же поступали архиеп. Гавриил (Воеводин) и епископы Серафим (Протопопов) и Стефан (Вех).
2 февраля 1928 г. по поручению Синода митрополита Иосифа в Ростове посетили архиепископ Вологодский Сильвестр и архиепископ Самарский Анатолий. Им Владыка сделал заявление об отделении от митрополита Сергия (Страгородского), а 24 января/б февраля официально подписал акт отхода от митр. Сергия в составе группы архиереев Ярославской епархии. В этот же день появилась его резолюция о согласии возглавить отделившихся от митр. Сергия в Ленинградской епархии: «Митрополит Ярославский Агафангел с прочими епископами Ярославской церковной области отделились также от митр. Сергия и объявили себя самостоятельными в управлении вверенными им паствами, к чему я присоединил свой голос. По сему благому примеру нахожу благовременным открыто благословить подобное же правильное отделение части ленинградского духовенства со своими паствами. Согласен на просьбу возглавить это движение своим духовным руководством и молитвенным общением и попечением; готов не отказать в том же и другим, желающим последовать доброму решению ревнителей Христовой Истины. Молю Господа, да сохранит всех нас в единомыслии и святой твердости духа в переживаемом Церковью новом испытании»[68].
В новом послании к ленинградской пастве от 8 февраля митр. Иосиф сообщил о переходе на самоуправление митр. Агафангела (Преображенского) и трех его викариев, а также что он, приняв в этом участие, признает тем самым прежние распоряжения митр. Сергия и его Синода не имеющими силы, требует канонически правильного решения судом епископов вопроса о переводе и до этого суда не считает себя вправе предоставлять вверенную ему паству произволу церковных администраторов, не пользующихся доверием; поручает временное управление епархией ей. Димитрию и просит ей. Григория в качестве его наместника продолжать управление Александро-Невской Лаврой, призывая возносить свое имя за богослужением, несмотря на невозможность для него приехать в Ленинград[69].
Особенно ярко и аргументированно Владыка Иосиф высказал свою церковную позицию в февральском 1928 г. письме к известному ленинградскому архимандриту Льву (Егорову): «Дорогой отче! До последнего времени я думал, что мой спор с Митрополитом Сергием окончен и что, отказавшись дать принести себя в жертву грубой политике, интриганству и проискам врагов и предателей Церкви, я смогу отойти спокойно в сторону, добровольно принеся себя в жертву протеста и борьбы против этой гнусной политики и произвола. Я был совершенно искренен, когда думал и говорил, что „ни на какой раскол я не пойду и подчинюсь беззаконной расправе со мной — вплоть до запрещения и отлучения, уповая на одну правду Божию“. Но оказалось, что жизнь церковная стоит не на точке замерзания, а клокочет и пенится выше точки простого кипения. Мое маленькое „дело“ вскоре оказалось лишь малой крупицей столь чудовищного произвола, человекоугодничества и предательства Церкви интересам безбожия и разрушения этой Церкви, что мне осталось удивляться отселе не только одному своему покою и терпению, но теперь уже приходится удивляться и равнодушию и слепоте тех и других, которые еще полагают, что попустители и творцы этого безобразия творят дело Божие… Может быть, я терпел бы и это. Моя-де хата с краю, как теперь Ваша. Но, дорогой Отче, я вдруг с особой болью стал чувствовать себя в значительной мере ответственным за нечестия Церкви. Ведь как Вам небезызвестно, я один из
Заместителей Патриаршего Местоблюстителя, который связан страдальческим долгом не просто заменить арестованного предшественника, но быть ему и свободным предостережением на случай замены при возможности его духовного падения… Погодите, придет — мы надеемся — время, когда будут говорить о наших событиях и перед судом. И кто тогда будет более обвиняемым, еще большой вопрос. А пока дело обстоит так: мы не даем Церкви в жертву и расправу предателям и гнусным политиканам и агентам безбожия и разрушения. И этим протестом не сами откалываемся от Нее, а их откалываем от себя и дерзновенно говорим: не только не выходили, не выходим и никогда не выйдем из недр истинной Православной Церкви, а врагами Ее, предателями и убийцами Ее считаем тех, кто не с нами и за нас, а против нас. Не мы уходим в раскол, не подчиняясь Митр. Сергию, а вы, ему послушные, идете за ним в пропасть Церковного осуждения. Мы зовем вас и укрепляем ваши силы на борьбу за независимость Церкви, только совсем не так, как вы полагаете должным: не согласием с поработителями этой Церкви и убийцами Ее святой независимости, выявляющейся сейчас в Ее святом бесправии, а громким и решительным протестом против всякого соглашательства, лицемерных и лживых компромиссов и предательства Ее интересов интересам безбожного мракобесия и ожесточенной борьбы со Христом и его Церковью… Не судите же меня строго и четко усвойте следующее:
1. Я отнюдь не раскольник и зову не к расколу, а к очищению Церкви от сеющих истинный раскол и вызывающих его.
2. Указание другому его заблуждений и неправоты — не есть раскол, а, попросту говоря, введение в оглобли разнуздавшегося коня.
3. Отказ принять здравые упреки и указания есть действительно раскол и попрание истины.
4. В строении церковной жизни участники — не одни только верхушки, а все Тело Церковное, и раскольник тот, кто присваивает себе права, превышающие его полномочия, и от имени Церкви дерзает говорить то, что не разделяют остальные его собратия.
5. Таким раскольником показал себя митр. Сергий, далеко превысив свои полномочия, и отвергнув, и презрев голос многих других святителей, в среде коих и сохраняется чистая истина»[70].
Следует упомянуть, что в начале февраля к митр. Иосифу в Ростов ездили из северной столицы влиятельные протоиереи Василий Верюжский и Иоанн Никитин с целью взять благословение Владыки на отход от митр. Сергия и продолжение священнослужения, несмотря на запрещение заместителя местоблюстителя. Кроме того, к митрополиту Иосифу приезжал профессор М. А. Новоселов с письмом от епископа Димитрия (Любимова), который просил Владыку стать каноническим главой нового, идущего против Сергиевской декларации течения.
Митр. Иосиф, взяв на себя руководство отделившимися от митр. Сергия, пытался объединить ярославскую группу с ленинградскими иосифлянами, но митрополит Агафангел решил управлять самостоятельно, без какого бы то ни было слияния с другими оппозициями, а уже 16 мая 1928 г. частично примирился с митр. Сергием. Пик влияния иосифлян пришелся на первую половину 1928 г., тем не менее далеко не все «непоминающие» открыто присоединились к ним[71].
За акт официального отделения от митр. Сергия власти из Ростова, где Владыка Иосиф проживал с сентября предыдущего года, заменяя поначалу отсутствующего архиерея, 29 февраля 1928 г. выслали его обратно в Николо-Моденский монастырь. Это существенно осложнило руководство набиравшим силу иосифлянским движением или — как его позднее стали называть — Истинно-Православной Церковью. Данный термин ввел сам митрополит Петроградский, употребив его в 1928 г. в одном из своих писем. По пути в Николо-Моденский монастырь Владыка Иосиф «по делу ликвидации личного имущества» заезжал в Ленинград, где, согласно сообщению местного Полномочного Представительства ОГПУ, «убеждал всех крепко стоять за него, ни в каком случае не каяться перед митрополитом Сергием (наоборот, говорил Иосиф, митрополит Сергий должен перед нами каяться). „Пусть я буду сослан, казнен, — говорил Иосиф, — но не покину тех, кто идет за мной“»[72].
Согласно другому свидетельству агентов ОГПУ, во время посещения Ленинграда Владыка дал своим сторонникам указания: «Двадцатки создавать из надежных, проверенных лиц, отрицательно относиться к лицам, приходящим в организацию из обновленцев и сергиевцев, так как оттуда возможна провокация»[73].
Стремясь овладеть ситуацией, митр. Сергий 10 февраля назначил в «северную столицу» митрополита Серафима (Чичагова), что, однако, не погасило страсти. Новый архиерей захотел поставить перед Тучковым в качестве условия своего приезда в Ленинград «недопущение туда митр. Иосифа». Наконец, Синод прибег к более жестким мерам и своим решением от 27 марта уволил с кафедр и запретил в священнослужении митр. Иосифа и единомысленных с ним епископов. По словам митр. Иоанна (Снычева), «все указанные архиереи… решительно пренебрегли запрещением и продолжали служить и управлять епархиями». В середине апреля митр. Иосиф письмом просил Е. Тучкова снять с него обвинения и допустить в Ленинград. Это была его последняя попытка апелляции к властям[74].