Вскоре у меня вышла стычка с начальником артуправления округа Чебышевым. Он попытался обвинить меня в том, что я срываю нормальную работу учреждения (штаба округа).
– Мы устали от эмиссаров из Москвы! Приехали по делу, так своим делом и занимайтесь, а не мешайте работать занятым людям! – сердился Чебышев.
«Занятыми людьми» в его представлении были штабные сотрудники. Эти «занятые люди» оставили в Калаче[121] большой склад боеприпасов, который в начале августа 1918 года попал в руки белоказаков генерала Мамантова. При ликвидации артиллерийского управления (вместе со штабом округа), все сведения об этом складе таинственным образом исчезли. На самом деле ничего таинственного в этом не было. Документы уничтожила штабная контра, чтобы мы не успели вывести снаряды в Царицын. О складе в Военном совете узнали из перехваченного донесения Мамантова Краснову. «Это не неразбериха, а самая настоящая измена», сказал Сталин по этому поводу. По распоряжению Чебышева в июне 1918 года на железнодорожной станции был создан неприкосновенный подвижный запас из 1000 винтовок, 20 пулеметов и большого запаса патронов. Чебышев объяснял создание запаса оперативной необходимостью. На самом же деле, как выяснилось позднее (признался один из сотрудников артуправления) этот запас предназначался для вооружения действовавшего в Царицыне офицерского подполья, которое готовилось к восстанию. Задумка Чебышева понравилась всем. Действительно, хорошо и правильно было иметь такой запас. Часто бывая на станции, я видел эти вагоны, которые охранялись бойцами сербского полка, и думал, что на флотилии тоже нужно устроить нечто подобное. Без резерва, без запаса воевать невозможно. Но в июне 1918 года было не до резервов. Укомплектовать бы суда флотилии минимальным количеством артиллерии и пулеметов, да хоть каким-то боеприпасом.
Почти в каждый свой приезд на железнодорожную станцию, я встречал там Сталина. Он жил на станции, в том самом вагоне, в котором прибыл из Москвы, но встречал я его не у вагона, а в других местах. Сталин изучал обстановку на железной дороге. Республика требовала продовольствия, а с транспортом дело обстояло плохо.
Полагаться на те данные, которые давали железнодорожники, было нельзя по нескольким причинам:
1. Работа станции Царицын была налажена из рук вон плохо и с учетом дело обстояло точно так же. Железнодорожное хозяйство нужно содержать в идеальном порядке, иначе толку не будет.
2. Среди руководителей железной дороги было много эсеров, оставшихся со времен Викжеля.[122] Они занимались саботажем и вредительством.
3. В Царицыне действовала крупная банда спекулянтов. Не множество отдельных спекулянтов, а именно банда, имевшая главаря и действовавшая как единое целое. Банда похищала продовольствие со кладов и из вагонов и отправляла его по железной дороге сообщникам в центральные губернии. Хаос на железной дороге был выгоден спекулянтам.
Товарищ Сталин не ограничивается в руководящей работе общими указаниями. Он дотошно вникает в детали, в суть проблемы. Все необходимые для работы данные были у Сталина аккуратно записаны и постоянно обновлялись. Я несколько раз был свидетелем тому, как на совещаниях товарищ Сталин мгновенно давал исчерпывающие справки, касающиеся железнодорожных перевозок. Все удивлялись такому глубокому знанию предмета. Я не удивлялся, привык к этому еще в Баку. Готовя стачку, Сталин досконально изучил бакинские нефтепромыслы. Сколько человек работает, сколько им платят, сколько добывают нефти, какая прибыль у владельца, все, до самой ничтожной мелочи. Все заседания стачечного комитета, на которых мне довелось присутствовать, начинались с выступления Сталина. Он вводил товарищей в курс дела, сообщал, что изменилось со времени предыдущего заседания, давал оценку обстановки. На станции «Электрическая сила», принадлежавшем товариществу Братьев Нобель, комитету никак не удавалось сагитировать рабочих на забастовку. Понимая важность станции, которая давала электричество нефтепромыслам, дирекция заигрывала с рабочими, пыталась их всячески задобрить, повысила зарплату, сверхурочные работы сделала добровольными и с двойной оплатой и пр. Сталин выступил перед рабочими станции, перечислил бакинские расценки на промыслах и других предприятиях, а затем спросил:
– Как по-вашему, долго ли будет продолжаться такая «хорошая» жизнь, которую устроила вам дирекция? Не знаете? А я знаю. Она закончится в тот день, когда буржуазия задушит стачку. Капиталисты не дураки и деньги считать умеют. Чем меньше расходов, тем выше их прибыль. Черта с два они станут по своей воле платить вам втрое больше обычных расценок после того, как стачка прекратится. Опустят расценки ниже прежнего, чтобы покрыть нынешние расходы, и скажут: «не нравится – убирайтесь вон!». А вот если мы вынудим капиталистов подписать соглашение с рабочими, то от этого они уже никуда не денутся.
Рабочие говорили между собой: «Откуда он все знает? И про расценки, и про все остальное? Раз все знает, значит правильно говорит». На следующий день станция присоединилась к забастовке.
Товарищ Сталин не только изучал состояние дел на железной дороге, но и давал указания по их улучшению. Результат его деятельности я смог оценить, когда на станцию прибыли 8 сторожевых катеров из Новороссийска. Ценный груз был принят должным образом и в кратчайший срок катера спустили на воду. Я сильно волновался, все ли пройдет благополучно (очень беспокоил возможный саботаж), но волнения мои оказались напрасными. Единственная загвоздка была с Зединым. Свое назначение комиссаром Вольской военной флотилии Зедин воспринял в штыки. Он обиделся на такое понижение (это и в самом деле было понижение) и пытался оспорить назначение с помощью Снесарева. Снесарев держался за Зедина обеими руками, кричал, что это вредительство – снимать человека с такого ответственного поста сразу же после того, как он успел освоиться, что Зедин пользуется в штабе огромным авторитетом и пр. Разумеется, все это была ложь от начала до конца. Зедин был удобным комиссаром для всей этой белогвардейской банды. Сталин сказал Снесареву прямо, без обиняков:
– Заступничество военспеца есть наихудшая рекомендация для комиссара.
Вместо Зедина старшим (и на тот момент единственным) комиссаром Северокавказского округа стал Анисимов, который при Зедине был «простым» комиссаром. Анисимов пробыл в комиссарах меньше месяца. В середине июля его перевели в Астрахань, на укрепление тамошних кадров.
Оснастить два мобилизованных мною буксира орудиями помог Сталин. В штабе округа (как и ожидалось), мне было сказано, что лишних пушек нет. Из орудийного завода я «вытряс» все, что можно было вытрясти, для оснащения понтонов. Сталин попросил Ворошилова, только-только прибывшего в Царицын выделить мне 4 76-миллиметровые пушки. Ворошилов, хорошо понимавший, как важно защитить Царицын (и не только его) с Волги, пушки дал. На орудийном заводе мне изготовили для них вращающиеся платформы, которые позволяли двоим бойцам вести огонь во всех направлениях. Сконструировал эти платформы механик Потапов, местный талант. Ворошилов спросил, нужно ли мне еще что-нибудь. Я ответил, что на буксире «Марк» из вооружения есть одно 102-миллиметровое орудие и 2 пулемета, а этого мало. Ворошилов согласился и дал мне еще 2 76-миллиметровые пушки и 2 пулемета. С таким вооружением «Марк» по волжским меркам стал чем-то вроде линкора.
С товарищем Ворошиловым было очень легко работать. Если он может помочь, то непременно поможет.
Троцкий, как председатель Высшего военного совета и нарком по морским делам, никакого содействия в организации флотилии на Волге мне не оказывал. В ответ на мое извещение о необходимости задержки в Царицыне я получил приказ еженедельно отчитываться в том, что мною сделано. Вот и вся «помощь», несмотря на то, что я довольно подробно (пускай и не полностью) описал причины, вынудившие меня задержаться в Царицыне. Высказанную мной критику в адрес Снесарева и его штаба Троцкий предпочел не заметить. Он не любил замечать того, чего не хотел замечать. Да и в то время он был занят более «важным» делом – готовил свой знаменитый поезд, на котором два с лишним года разъезжал по Республике. Изначально в этом поезде было полтора десятка вагонов (больше, чем в поезде Николая Кровавого),[123] позже поезд разросся до двух составов.[124] Троцкий утверждал, что провести более двух лет в поезде его вынудила обстановка Гражданской войны, требовавшая его личного присутствия в различных местах. На самом же деле это была реклама себя самого в качестве «первого лица» в Республике. Слова «первого лица» я заключил в кавычки, поскольку Троцкий никогда таковым не был. Кроме рекламы, Троцкий занимался и другим делом – руководил деятельностью троцкистского подполья, которое он начал создавать еще до Октября.[125]
Итогом нашей общей работы (а не только моей) стала Военно-Волжская флотилия, которую также называли Царицынской флотилией или же с осени 1918 года – Царицынским отрядом Волжской флотилии. Костяк флотилии составляли буксиры «Марк», «Моряк Матюшенко» (бывш. «Иван Галунов»), «Стенька Разин» (бывш. «Сарепта») и четыре катера: «Дерзкий», «Жуткий», «Зоркий» и «Пронзительный». Канонерку мы передали в Волжскую флотилию.
Первым командиром Военно-Волжской флотилии стал бывший капитан 2-го ранга Гернет, прибывший в Царицын на поезде вместе с черноморскими катерами в качестве начальника отряда. Мне Гернет не понравился сразу. Столбовой дворянин, белая кость. Держался он надменно, глядел на всех свысока. Но катера довез до Царицына в целости и сохранности, за что я сказал ему революционное спасибо. Врагом Гернет не был, иначе бы непременно устроил в пути какую-нибудь диверсию. 8 катеров на Волге представляли не просто серьезную, а смертельную угрозу для белых. Гернет был любителем рассуждать о том, что его долг – служить России. Понимать следовало так: не вам, большевикам, служу я, а России. В то время многие дворяне так рассуждали, не понимая, что поступают глупо. Россия – слишком широкое понятие. Царь-батюшка со своим самодержавием – это Россия. Народ – тоже Россия. Ильич – Россия и Деникин с Колчаком – Россия. Служить всем одновременно невозможно. Служить можно или народу, или самодержавию и капиталистам. Середины не существует.
Гернет прокомандовал недолго, меньше месяца. Жаловался на то, что без штаба ему очень трудно командовать. В июле 1918 года, когда был сформирован штаб, вместо Гернета командиром флотилии назначили матроса-большевика Золотарева, преданного Революции товарища, решительного, смелого, знающего тактику морского боя и вообще все морское дело не хуже любого офицера. Золотарев был очень похож на Ворошилова.