Чтобы хорошо понимать то, о чем я пишу, нужно представлять, что значил Царицын в 1918 году для Советской Республики.

1. Через Царицын, крупный транспортный узел (железнодорожный и водный) в Республику шел хлеб с Северного Кавказа и Нижней Волги, шла каспийская рыба, каспийская нефть, среднеазиатский хлопок и многое другое, что было необходимо.

2. Царицын был крупным промышленным центром с развитой промышленностью и 40 тыс. рабочих. Металлургический, орудийный и снарядный заводы работали, несмотря на все трудности. Они имели важное значение не только для обороны Царицынского района, но и для всей Республики.

3. Царицын препятствовал объединению белоказаков Юга[85] и деникинцев с белоказаками Востока[86] и прочей контрреволюционной сволочью.

Товарищ Сталин прибыл в Царицын в начале июня 1918 года в качестве уполномоченного Совнаркомом руководителя продовольственного дела на юге России с чрезвычайными правами. Необходимость отправки тов. Сталина была вызвана плохой работой местных товарищей. Заготовка продовольствия и его отправка осуществлялись из рук вон плохо. Не стану приводить цифры, скажу только, что делалась едва ли пятая часть того, что можно было сделать. Саботаж и спекуляция приобрели невероятный размах. Положение оценивалось как критическое. Иначе бы Ильич не стал бы отправлять в Царицын наркома по делам национальностей и члена Бюро ЦК РСДРП(б)[87] тов. Сталина, а ограничился бы фигурой меньшего масштаба. В 1918 году, когда только закладывались основы Союза ССР, в наркомате по делам национальностей работы было невпроворот. Много работы было во всех наркоматах молодой Советской Республики, поскольку социалистическое государство приходилось строить на руинах империи, но и на этом фоне наркомат по делам национальностей выделялся своей невероятной загруженностью. И если уж в такое время наркома отрывают от дел и поручают ему ведать заготовкой хлеба на Юге, то это неспроста. Объясняю все это для тех, кто того времени не застал или плохо его помнит.

В июня 1918 года оперативная обстановка на Юге и Востоке была чрезвычайно сложной. Немцы заняли Украину, деникинские «добровольцы» шли на Екатеринодар, белоказаки Краснова, поддерживаемые немцами, готовились взять Царицын, а с востока Республике угрожали беляки-комучевцы[88] и чехословаки.[89]

Оценив обстановку, товарищ Сталин понял, что вместо одной задачи (заготовка и транспортировка продовольствия) перед ним встают три. В Царицыне следовало укрепить советскую власть и организовать крепкую оборону города. И то, и другое было невозможно без поддержки окружного комиссариата по военным делам. В то время Советская власть в Царицыне опиралась на революционные штыки.

Царсовет и комиссариат работали из рук вон плохо. Председатель Царсовета Минин в свое оправдание ссылался на несознательность масс, сильные позиции буржуазии, «особое» положение Царицына и пр. Военное руководство Северокавказского округа оказалось в руках скрытых врагов, которых поддерживал нарком по военным и морским делам председатель Высшего военного совета Троцкий. Он же руководил действиями председателя Царсовета Минина. Тщательно спланированные изменнические действия должны были создать кризисную обстановку в РСФСР, которая, по мнению Троцкого, помогла бы ему захватить власть (единоличную).

«Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики!», сказал товарищ Сталин.[90] Начав решительную борьбу с саботажем и прочими препятствиями, он понял, что дело может быть сделано только в том случае, если он возьмет в свои руки военное командование округом. Невозможно оспаривать и отменять каждое неверное распоряжение, на это не хватит ни времени, ни сил. Нужно в корне менять военное управление округом.

Критическое отношение товарища Сталина к военспецам, подавляющее большинство которых были скрытыми приверженцами старых порядков, послужило причиной конфликта с Троцким, всячески привечавшим военспецов (у него имелись на то свои основания, далекие от интересов революции). При помощи различных доводов, в первую очередь ссылаясь на «катастрофическую» нехватку командных военных кадров в Красной армии, Троцкий сумел убедить товарищей Ленина, Свердлова и других руководителей Республики в необходимости использования кадров царской армии на командных должностях. Сложилась такая обстановка, в которой только товарищ Сталин категорически возражал против этого. По его мнению военспецы могли привлекаться только в качестве советников при красных командирах, но командных должностей давать им было нельзя. Во время нахождения в Царицыне товарищу Сталину пришлось произвести титаническую работу по реорганизации военного управления округом. Я называю эту работу «титанической» не ради красного словца. Так оно и было на самом деле. Сталину пришлось преодолевать сильное сопротивление на месте и еще более сильное сопротивление в Москве. Любую неудачу недавно созданной Красной Армии Троцкий представлял как результат командования «невежд» («невеждами» он называл большевиков, не имевших военного образования).

Особо хочу сказать о комиссарском контроле. Да, формально, на бумаге, все распоряжения военспецов, находившихся на командных должностях, должен был заверять комиссар. Для понимания правильности распоряжения не обязательно иметь специальные военные знания. Достаточно здравого смысла, понимания всей обстановки в целом. Комиссар всегда вправе потребовать от военспеца дополнительных объяснений. То, что командир должен веско обосновывать каждое свое решение, вне всяких сомнений идет на пользу делу. Под контролем настоящего комиссара, умного, решительного большевика, обладающего высоким чувством ответственности, военспец не сможет вредить или, хотя бы, не сможет навредить по-крупному. Это понимали не только мы, но и наши враги. «Сильных» комиссаров они старались опорочить, с целью избавиться от них, а то и убивали. «Слабых» же всячески берегли, лелеяли. Пример – комиссар Зедин в снесаревском штабе. Снесарев с Носовичем могли бы избавиться от Зедина сразу же по приезде в Царицын, поскольку Зедин не принимал реального участия в делах, самоустранился от работы ради составления никому не нужного проекта по национализации гражданского флота. Сообщи Снесарев об этом в Москву, то ему прислали бы нового комиссара. Но он, разумеется, не сообщал. Зедин устраивал всех и его выбрали в комиссары еще в Москве с дальним умыслом. Это я веду к тому, что комиссарский контроль не всегда спасал положение. Также случалось так, что военспецы давили на комиссаров, козыряя своим образованием, опытом и пр. не стоит забывать, что формально они были на равных правах с комиссарами. Таких прав давать им было нельзя, это было ошибкой. Единственно верным способом использования военспецов был тот, который предложил товарищ Сталин – советник без права голоса при принятии решения, без права обжалования принятых решений и отдачи распоряжений. Только так и никак иначе.

С приказом относительно товарища Ворошилова вышла вот какая история. Узнав о том, что штаб округа считает Ворошилова изменником, Сталин возмутился и потребовал от Снесарева прекратить клевету и подтвердить правильность действий Ворошилова, начавшего работу по восстановлению моста через Дон. Снесарев с Носовичем попытались сопротивляться. Носович начал доказывать товарищу Сталину целесообразность скорейшего прихода Ворошилова в Царицын пешим порядком. Товарищ Сталин выслушал «доводы» Носовича и выдвинул свои доводы, которые не оставляли камня на камне от того бреда, который нес Носович. Снесарев с Носовичем растерялись. Не зная Сталина, они не ожидали от него столь глубоких познаний в военном деле. Среди военспецов было принято считать невеждами всех, кто не заканчивал Николаевской академии.[91] «Если вы будете продолжать настаивать на своем, после того, что я сказал, то я поставлю вопрос о контрреволюционной деятельности вашего штаба, – сказал товарищ Сталин. – Можно подумать, что вы намерены передать все имущество ворошиловской группы Краснову, а саму группу поставить в такие условия, при которых она будет уничтожена». На это возразить было нечего. Возражать, означало признать себя контрреволюционером. Снесарев тут же написал требуемый приказ. Если бы на месте товарища Сталина был бы менее решительный или менее знающий человек, то начались бы запросы распоряжений из Центра, каждая сторона доказывала бы своею правоту Военсовету республики (которым, напомню, руководил Троцкий) и дело затянулось бы надолго. Одним из главных методов штабного саботажа было затягивание всех дел при помощи бюрократических проволочек, разного рода согласований и пр. Сталин сразу же начал пресекать это дело. Он требовал от штаба быстрого решения всех вопросов и штабу волей-неволей приходилось подчиняться. До роспуска штаба еще оставалось много времени, но, благодаря усилиям товарища Сталина, дело пошло на лад и подготовка к обороне сильно улучшилась.

Снесаревский штаб совершенно не занимался агитацией в массах. Во время выступлений перед бойцами Снесарев и его подчиненные предпочитали говорить только о трудностях – превосходстве противника, нехватке всего необходимого и пр. Такие разговоры угнетали настроение людей, вместо того, чтобы поднять его. Товарища Скляра, как заведующего агитационным отделом, в штабе загружали различными посторонними делами с таким расчетом, чтобы на агитработу у него оставалось бы как можно меньше времени. Начальник административного управления Серебренников (бывший ген. – майор) подбирал дела с учетом характера товарища Скляра. Это были важные, неотложные дела. «На вас вся надежда, такой-то не справляется», говорил Серебренников Скляру. Будучи сознательным большевиком, Скляр не мог отказаться. Он отвлекался на посторонние дела, агитационная работа от этого страдала. Товарищ Сталин решительно положил этому конец. По его настоянию Скляру в отдел дали двух сотрудников из местных большевиков и агитационный отдел стал заниматься только своей непосредственной задачей – агитработой. Серебренников, человек глупый и вздорный, кичившийся тем, что окончил Николаевскую академию по 1-му разряду,[92] попытался было снова загружать Скляра посторонними делами, но Скляр попросту послал его к такой-то матери при свидетелях – секретаре комиссариата Эратове и бухгалтере Лукашове. На том дело и закончилось. Предполагаю, что Серебренников мог жаловаться на Скляра Снесареву или Носовичу (это было в его характере), но никакого продолжения эта история не имела.

Усиление агитработы тотчас же дало плоды. Укрепилась дисциплина в отрядах, сошло на нет дезертирство, красные бойцы начали действовать более активно, о том, чтобы какой-то отряд целиком перешел на сторону врага уже не могло быть и речи. По тем людям, с которыми мне приходилось иметь дело, я мог судить о том, что в Царицыне все начало меняться к лучшему. Но то было лишь начало.

С появлением в Царицыне товарища Сталина работа контрреволюционеров в штабе округа сильно осложнилась. Им пришлось значительно ограничить свою деятельность. Находясь под бдительным присмотром они уже не могли вредить так широко и спокойно, как раньше. Контрреволюционная гидра в Царицыне лишилась нескольких голов. Пока еще не всех, но за этим дело не стало. Снесаревский штаб работал (то есть – вредил) умело и скрытно, Снесарева поддерживал Троцкий, с революционными кадрами в Царицыне дело обстояло из рук вон плохо, а вот контры было с избытком, но, тем не менее, товарищ Сталин в очередной раз вышел из борьбы с контрреволюцией победителем. Горжусь тем, что и сам я участвовал в этой борьбе.

Снесарев, Носович и прочие белогвардейские агенты очень умело использовали одно преимущество, которое давала им работа в штабе – они владели полными сведениями, касавшимися обстановки вокруг Царицына и на всем Северном Кавказе. Очень часто действия, которые кажутся обоснованными и абсолютно верными на отдельном участке, оказываются вредными для обстановки в целом. Носович умело пользовался тем, что кроме нескольких штабистов (все они были белогвардейскими шпионами) никто не владел обстановкой во всей ее полноте. Обстановкой мог бы (и обязан был) владеть предсовета Минин, но он предпочитал не вникать в военные дела совсем. К тому же Минин, как я уже писал, был троцкистом. Сталин положил такому вредительству конец. Он требовал у Носовича, как у начальника штаба, объяснений по каждому распоряжению, касавшемуся оперативной обстановки.

Еще одним способом вредительства стало помешательство на секретности. Я нисколько не преувеличиваю, говоря «помешательство». Так оно и было. Снесарев с Носовичем постоянно рассуждали о том, что все планы и действия должны быть полностью засекречены. (Могу представить, как они про себя смеялись над этим). Как человек с довольно богатым фронтовым опытом, я не могу оспаривать важности секретности. В годы войны с Германией, во время которой немецкие шпионы сидели повсюду – от полковых штабов до Зимнего дворца, я не раз был свидетелем того, как из-за шпионажа срывались блестяще задуманные операции. Грош цена любой задумке, если она становится известной врагу. Но секретность секретности рознь. Не имеет смысла шифровать распоряжения штаба, если суть их ясна и без того. Если приказ является единственно верным в данной ситуации, то его можно отдать не шифруя, так быстрее будет. Если обстановка такова, что у противника нет времени или возможности для маневра, то перехват приказа ему ничего не даст. Много есть ситуаций, при которых шифрование переписки не дает никакой пользы, а только затрудняет (усложняет) дело. Штаб округа шифровал все переговоры и пр. Но суть вредительства крылась не только в излишнем усложнении дела и замедлении обмена сведениями (пока зашифруют, пока расшифруют). В шифровки, исходящие из штаба, намеренно вносились ошибки. Умело вносились, так, чтобы нельзя было обвинить во вредительстве, но ошибки эти были часты. Едва ли не каждое распоряжение приходилось переспрашивать, уточнять детали. А Носович ходил по штабу гоголем и рассуждал о низкой квалификации красных шифровальщиков. По его распоряжению Начальник мобилизационного управления Ковалевский устроил при штабе двухнедельные курсы для шифровальщиков. На этих курсах толком ничему не учили. Они были нужны Носовичу только для того, чтобы отрывать шифровальщиков от их работы и вносить больше путаницы в дело. Пока шифровальщики пребывали на курсах, их замещали люди, не знакомые с шифровальным делом. «Вот тебе таблицы, справишься!». Справлялись так, что два отряда при смене позиций попали в руки к белым, на нескольких участках была оголена оборона и пр. Конец курсам шифровальщиков положил прибывший в Царицын Ворошилов (товарищ Сталин из-за своей невероятной загруженности не успел до них добраться). Ворошилов – человек прямой, резкий, не любящий долго рассусоливать. В ответ на объяснения Ковалевского касательно необходимости курсов, Ворошилов пригрозил пристрелить его из своего маузера как контру. Разумеется, Ковалевский уступил, но нажаловался Снесареву на то, что товарищ Ворошилов своими действиями срывает работу штаба. Снесарев потребовал, чтобы Ворошилов извинился перед Ковалевским, Ворошилов, конечно же, извиняться не стал. Сталин по этому поводу сказал: «Одни дело делают, а другие церемонии разводят». О товарище Ворошилове я напишу особо.

Разумеется, наши враги не могли смириться с тем, что их взяли за жабры. В Москву – Ленину, Троцкому, Свердлову, посыпались жалобы на товарища Сталина, якобы срывающего своими действиями подготовку к обороне Царицына и всю работу штаба в целом. Белогвардейские шпионы прекрасно понимали, что опорочить товарища Сталина перед ЦК и Совнаркомом им не удастся. Они действовали тоньше – требовали отозвать товарища Сталина из Царицына или же повлиять на него, чтобы он занялся своей «непосредственной» задачей – продовольственным делом. Троцкий в Москве подливал масла в огонь, стараясь повлиять на Ильича, и, во вторую очередь, на Свердлова, чтобы они «приструнили» Сталина. Товарищ Сталин отметал все нападки и обвинения, говоря, что невозможно вести продовольственное дело в отрыве от военного и что долг любого большевика, вне зависимости от его должности, способствовать скорейшей победе над врагами Революции.[93]

Деятельность снесаревского штаба (ничего полезного не делать, только вредить, вредить и вредить) позволила Деникину начать второй Кубанский поход.[94] Деникин был спокоен относительно царицынского направления, не ждал отсюда ничего опасного (ждал, что Краснов скоро возьмет Царицын) и потому бросил все свои силы на Тихорецкую и Екатеринодар. Когда Деникин подошел к Тихорецкой, произошла очередная «путаница» с распоряжениями, отправленными из штаба округа в штаб главкома Красной армии Северного Кавказа Калнина.[95] Результатом стало взятие белогвардейцами станции Тихорецкой, одного из крупнейших и важнейших транспортных узлов Юга. При приближении Деникина Калнин собрался срочно отправлять в Царицын находившиеся на Тихорецкой составы с военным имуществом. Там было около 70 орудий, много боеприпасов. Носович попросил Калнина воздержаться от отправки эшелонов, так как якобы опасался, что по дороге они могут попасть в руки «добровольцев». На свой страх и риск Калнин все же отправил 6 или 7 эшелонов (точно не помню), которые благополучно дошли до Царицына. Большая часть же досталась Деникину. Такой ему был подарок от Носовича. Товарищ Сталин требовал от всех при появлении угрозы захвата противником немедленно организовывать отправку всего ценного в тыл. Но Калнин сплоховал. Впоследствии Калнин сам отказался от командования армией, признал, что способностей у него для этого не хватало.

Приведу один яркий пример, характеризующий вредительскую деятельность Снесарева и Носовича. Я нередко упоминаю эти фамилии рядом, поскольку два сапога пара. Командующий и начальник его штаба всегда думают и действуют одинаково. Невозможно, чтобы командующий скрывал часть своих действий от начальника штаба и наоборот. Некоторые считали Снесарева честным, но излишне доверчивым человеком, которого обманывал коварный Носович. В качестве «доказательства» своей правоты эти люди говорили: «Снесарев, в отличие от Носовича, не перешел к белым». Да, не перешел. Но лишь потому что у него не было такой возможности. Была бы, так перешел бы вперед Носовича, я в этом нисколько не сомневаюсь. А теперь пример, который я собирался привести. Связь штаба округа со штабом Калнина осуществлялась посредством аэропланов. Другой возможности (радиосвязи) не было, потому что не было оборудования. А аэропланы в распоряжении округа были, причем не один-два, а много. Точной цифры я сейчас не вспомню, но суть не в этом, а в том, что связь с Калниным обеспечивал один-единственный аэроплан, в котором то и дело что-то ломалось (при взятии Тихорецкой он достался белогвардейцам). Аэроплана на замену не давали и всякий раз приходилось ждать, пока поломка будет устранена. Чинили быстро, за полдня – день, но что такое день без связи в условиях вражеского наступления? Отговорки были обычными – нет возможности выделить для связи еще хотя бы один аэроплан, некому летать, не все аэропланы исправны и пр. Снесаревские штабисты имели обыкновение подкреплять каждую отговорку соответствующей бумажкой. После ликвидации штаба округа товарищи попытались изучить штабное бумажное «наследство», чтобы отделить нужное от ненужного, но скоро махнули на это рукой и сожгли все бумаги. Были и другие «промахи», то есть намеренные вредительские действия, которые привели ко взятию Тихорецкой Деникиным. Я еще напишу об этом. Сейчас же передо мной стоит другая задача – описать в целом все то, что было сделано товарищем Сталиным в Царицыне для того, чтобы читателям моих воспоминаний было бы удобно вникать в детали. Когда представляешь общую картину, детали воспринимаются целостно, сразу становится понятно, о чем идет речь.