– Нет, правда, – говорит она. – Я, конечно, бывала в церкви, но… Короче говоря, два года я билась над землей. Пыталась справиться своими силами. Получить от нее хоть что-нибудь. И получила. Она дала мне Джо.
Вот оно. То, что мне нужно. Ключ ко мне, к Тесс, к девочкам в роще.
– В каком смысле «дала Джо»?
Бабушка устало вздыхает.
– Объяснить тебе, как получаются дети, Марго?
– Ты сама заговорила о Писании, – начинаю я, но бабушка меня перебивает.
– Ридицин сделал то, что от него ожидалось. Удвоил гены. Вот только не в полях, а во мне. – Ее рука ложится на живот. – Я родила твою мать в абрикосовой роще. Я до последнего не чувствовала, что вот-вот рожу, пока не стало слишком поздно. Крови было много.
– Но это только один ребенок. А они были близняшками.
– Да. – Ее голос звучит устало. – Кэтрин появилась иначе. На следующий день я пошла в рощу и нашла там ее. Наполовину в земле, совсем еще малютку. Как две капли воды похожую на сестру.
Что-то раскалывается в груди – знание, которое сидело во мне с той минуты, как я увидела девочек в роще. Кэтрин и Джо. Зеркальные близнецы. Одна из бабушки, вторая из земли. Все то, что я видела и пыталась не замечать, собирается в единое целое.
Кровь на земле Нильсенов. Отдай побольше, и, возможно, она даст что-то взамен.
– Так вот почему? – спрашиваю я. – Поэтому они были разные? – Должно быть, поэтому Кэтрин заболела, а мама нет. Поэтому огонь погубил одну и спас другую.
– Наверняка я этого уже не узнаю, – говорит бабушка, и я подавляю вспышку негодования. – Но химикаты со временем расщепляются. Портятся. И это ровно то, что происходило с Кэтрин. А вот у Джо было иначе. Думаю, в ней ридицин вел себя по-другому. Передал себя дальше. – Она кивает на меня. – В конце концов, вот она ты. Отпочковалась от матери, как она отпочковалась от меня.
Но не девочки в роще. Передается ли ридицин по наследству или остается внутри одного организма – разницы никакой. Ущерб нанесен, и все мы в конечном счете оказались здесь.
Я мотаю головой, не обращая внимания на вспышку боли, подхожу к ней и опираюсь на кухонную стойку рядом.
Бабушка смотрит на меня. В желтом свете ее кожа кажется землистой и тонкой. На щеках влажные дорожки от слез, в уголках глаз собрались морщины. Я как будто вижу ее впервые.
– Мне жаль, – говорит она. До этой минуты ее голос звучал молодо, но теперь – нет. Боль, хорошо знакомая после жизни с мамой, сжимает сердце. – Правда. – Она протягивает руку и касается края раны у меня на виске.
Я отодвигаюсь в сторону. Этого мне от нее не нужно. Мне нужны ответы.
– Они ведь не появлялись во времена Кэтрин и мамы?
– Нет. Нет, их было только двое, – мягко говорит она. – До тех пор пока Кэтрин не умерла. Пока твоя мать не вернула ее в землю. Думаю, в тот момент она и посеяла это зерно.