Я достаю из кармана фотографию, которую оставила мама, и подхожу к кухонному столу. Разворачиваю снимок, кладу между нами. Кэтрин в шортах и футболке, мама в платье, с выскобленным лицом. Взгляд бабушки смягчается, и она с нежностью проводит по фотографии пальцем, задержавшись на Кэтрин.
– Такие юные, – говорит она рассеянно, словно забыла о моем присутствии.
– Что с ними стало? – спрашиваю я. Хватит с меня деликатности. Хватит попыток сделать все правильно. – Что ты наделала?
Не сводя глаз со снимка, бабушка начинает говорить.
– Я унаследовала Фэрхейвен в двадцать один год.
Это не ответ на мой вопрос. Я едва сдерживаюсь, чтобы не перебить ее.
– В то время дела на ферме шли хорошо. Вся земля к востоку от Фалена была засеяна. Ни одно здание в городе не пустовало. – Она откидывается на спинку стула и подталкивает фотографию ко мне, отводя взгляд, как будто больше не в силах на нее смотреть. – Но я была молода, без родителей. Я совершала ошибки, как и любой бы на моем месте.
– И что? – поторапливаю я, когда пауза затягивается.
Она моргает, встряхивает головой и поднимает глаза на меня.
– И то. Точную дату я не помню, уж прости, если что напутаю, но, кажется, это был восемьдесят первый год.
– И что случилось в восемьдесят первом?
– За несколько лет до того случился неурожайный год. Часть посевов загубила засуха, а то, что выросло, пожрали насекомые. – Она трет ладонями лицо, и я замечаю, как у нее дрожат плечи. – Я давно не вспоминала о тех временах. Прости.
Мне не нужны ее извинения.
– Это не объясняет…
– Знаю, – огрызается она, прежде чем снова сникнуть. – Мы тогда многое потеряли. Пришлось уволить часть работников. Но это был всего один неурожайный год. У нас были запасы.
Я бросаю взгляд на заднюю дверь, на крыльцо и поля.
– Но ситуация повторилась?
Бабушка смеется, тихо и горько.
– Год за годом. И с каждым разом все хуже. Я продала половину фермы родителям Ричарда, надеялась, что у них дело пойдет лучше. Чтобы, если я разорюсь, в городе осталась хоть какая-то работа.