В 1962 году в «Вестнике древней истории» была напечатана наша заметка об идеологии античной басни44. Она заключала обзор идейного содержания басен Федра и Бабрия; итоги этого обзора выглядели так: «Разрозненные суждения басен складываются в более или менее связную идейную концепцию. В мире царит зло; судьба изменчива, а видимость обманчива; каждый должен довольствоваться своим уделом и не стремиться к лучшему; каждый должен стоять сам за себя и добиваться пользы сам для себя – вот четыре положения, лежащие в основе этой концепции. Практицизм, индивидуализм, скептицизм, пессимизм – таковы основные элементы, из которых складывается басенная идеология. Это – хорошо знакомый истории тип идеологии мелкого собственника: трудящегося, но неспособного к единению, свободного, но экономически угнетенного, обреченного на гибель, но бессильного в борьбе. Первое свое выражение в европейской идеологии эта идеология находит у Гесиода, и уже у Гесиода („Труды и дни“, 202–212) она встречается с литературной формой (но не жанром) басни. В басне и получает эта идеология свое классическое воплощение. И если басня среди всех литературных жанров оказалась одним из наиболее долговечных и наименее изменчивых, то причина этому – именно живучесть и стойкость мелкособственнической идеологии».
Как известно, такой взгляд на идеологию басни не является общепринятым. Другие исследователи, напротив, отодвигают консервативные элементы басенной идеологии на второй план, а определяющим считают ее наступательный, социально-критический дух. Уже О. Крузиус, начинатель современного этапа изучения античной басни, афористически заявлял: «Басня – это моральный аккомпанемент крестьянского восстания». Его преемник А. Хаусрат прямо противопоставляет по идеологическому признаку греческую басню, народную и революционную, восточной басне, придворной и не борющейся, а поучающей. Последний из зарубежных исследователей басни М. Нёйгор хотя и не столь решителен в выражениях, однако тоже считает признаками басенной идеологии критицизм и оптимизм. И. М. Нахов заявляет, что главное у Эзопа – «наступательный, агрессивный дух его творчества, связанный с революционной борьбой греческого демоса против аристократии»; Я. А. Ленцман находит в эзоповских баснях черты идеологии рабов, позволяющие «взглянуть на рабов „изнутри“» и «установить, что они сами думали о своей судьбе». Наконец, в последней статье И. Фогта, напечатанной в «Вестнике древней истории», говорится: «Общеизвестно, что басенная поэзия со времени своего возникновения позволяет маленькому человеку говорить против сильных мира, что она… несет в себе сильное устремление к социальной критике. Греки сделали Эзопа творцом подобной поэзии и представили его рабом»45.
Басня – произведение народного творчества, не принадлежащее к канону «высоких жанров» античности. Понятие «народный» очень часто стихийно ассоциируется с понятием «передовой», «революционный» – по крайней мере в сознании прогрессивных ученых, а исследованием басен со времен Лессинга занимались преимущественно прогрессивные ученые. Но на современном уровне науки понятия «народности» и «революционности» требуют подхода более дифференциального. Марксистская наука в этом особенно заинтересована. Поэтому не случайно, что первая серьезная попытка пересмотра вопроса о басенной идеологии принадлежит историку-марксисту и напечатана не в филологическом, а в общественно-политическом журнале46. «Эзоповская басня действительно выражает дух античного пролетариата, но не полностью и не во все моменты истории», – пишет А. Ла Пенна. Трезвый анализ действительности говорил античному пролетариату (в Марксовом понимании этого слова), что судьба его – оставаться в угнетении; это был один аспект его мышления, и он нашел выражение в басне. Но мечта о свободе оставалась – это был другой аспект, и он нашел выражение в других формах – в аграрных программах народных вождей и в религиозно-социальных утопиях. Аспекты были непримиримы, и в этом была трагедия античного плебса.
Цель настоящей заметки – подтвердить эту точку зрения более подробным и исчерпывающим анализом идейного материала эзоповского сборника, чем это делалось кем-нибудь до сих пор. Материал ее ограничен основным ядром эзоповского корпуса – древнейшей сохранившейся «Августанской» рецензией, восходящей к I–II векам н. э. и включающей 231 басню. Более поздние напластования заслуживают отдельного разбора. Тексты и нумерация басен – по изданию Б. Э. Перри47.
Идейное содержание литературного произведения выявляется из элементов двоякого рода: во-первых, непосредственно из словесных суждений автора и действующих лиц и, во-вторых, косвенным образом из связи действий и поступков, составляющих сюжет. В басне такое выявление производится легче, чем в других жанрах: авторские суждения здесь прямо сформулированы в виде морали, а сюжет обычно прост и ясен уже в силу краткости басни. Таким образом, разбор идейного содержания басен естественно распадается на обзор и систематизацию, во-первых, всех их моралей и, во-вторых, всех их сюжетов.
До сих пор единственной попыткой такого подхода к античной басне было исследование В. Винерта «Типы греко-римской басни», который дал обзор и басенных моралей (Sinntypen), и басенных мотивов (Erzählungstypen)48. Но систематизация, предлагаемая Винертом, отличается чрезмерной дробностью. Перечень Sinntypen насчитывает у него 57 пунктов (в том числе и такие обширные, как «от своей природы не уйдешь», и такие мелкие, как «хозяйский глаз видит все», и пр.); перечень Erzählungstypen содержит 41 пункт («царствование над зверями», «выборы царя зверей», «убийство зверя зверем», «враждебные действия, кроме убийства» и т. д.; иными словами, это не столько типы сюжетов, сколько типы мотивов). Работа Винерта до сих пор представляет интерес; однако наряду с этой дробной систематизацией необходима и более обобщенная, которую мы и пытаемся предложить.
Будем исходить из тех формулировок, которые были выведены из беглого анализа басен Федра и Бабрия и теперь подлежат проверке на эзоповском материале.
Этот цикл моралей о незыблемости дурного нрава составляет почти половину нашей группы
Наконец, имеется группа моралей противоположного содержания – о том, что царство зла не нерушимо и что зло бывает наказано. Именно: «боги помогают честным и враждебны нечестным» (№ 173, ср. 1, 36), «для преступника ни земля, ни воздух, ни вода не убежище» (№ 32), «ложная клятва нечестива, как ее ни прикрывай» (№ 66), «сама действительность изобличает лжецов» (№ 20), «когда дурные злоумышляют против разумных, то все их хитрости кончаются ничем» (№ 157), «нередко и враг уступает правде» (№ 159).
Таким образом, теме мирового зла посвящены 30 басен; из них 22 «пессимистических» и только 8 «оптимистических», т. е. около одной трети.
Всего теме изменчивости судьбы посвящено 19 моралей, причем 11 из них прямо имеют в виду перемену судьбы к худшему, и только 4 – перемену к лучшему. Связь темы
Частные случаи противоположения «видимость – сущность» можно свести к четырем наиболее обычным противоположениям: а) «красота – душевные качества» (№ 12, 219, ср. 229); б) «сила – душевные качества» (№ 27, 108, 130, ср. 111 и 188, где вместо «силы» выступают «богатство» и «важность»); в) «слова – дела» (№ 22, 33, 45, 90, 158); г) конкретнее, «обещание – исполнение» (№ 34, 40, 56, 161, 214). Кроме того, несколько частных случаев остаются за пределами этих четырех подгрупп: «незавидны выгоды, покупаемые ценой опасностей» (№ 170, 183); «часто виновен не тот, кто явно делает, а тот, кто тайно подстрекает» (№ 168); «многие издали кажутся грозными, а вблизи оказываются ничтожными» (№ 177); «важно не быстро сделать, а до конца сделать» (№ 223); «должно остерегаться дружбы с двуличными» (№ 35, ср. 196).
Наконец, имеется и группа моралей противоположного характера: о том, что по видимости можно догадаться о сущности (№ 37, 95, 142), что умный распознает дурного всегда (№ 7, 143), что злых издалека видно (№ 190), что лжецу не поверят, когда он и правду скажет (№ 210).
Таким образом, теме обманчивой видимости посвящено в целом 36 басен; из них 29 утверждают эту обманчивость и только 7, т. е. около одной пятой, отрицают эту обманчивость. При этом в 24 случаях мораль предполагает, что под хорошей внешностью скрывается дурная сущность, и только в 6 случаях – наоборот. Связь темы
Из пагубных страстей чаще всего в моралях фигурирует жадность. Прежде всего, это большой цикл моралей на тему: «кто недоволен малым и стремится к большему, тот теряет и то, что имел» (№ 4, 58, 87, 94, 117, 148, ср. 129); «лучше малая выгода в настоящем, чем большая в будущем» (№ 18); «о тех, которые хотят найти, чего у них нет, а потом избавиться от того, что нашли» (№ 49); или, конкретнее, «не должно дружить с тем, кто от старых друзей ищет новых» (№ 6); «иные заимодавцы, жалея малых уступок, теряют на том весь капитал» (№ 181). Другой ряд моралей может быть сведен к формуле «из корыстолюбия иные готовы на самые дурные дела» (№ 5, 17, 178, 205); ср. «иные в надежде на прибыль берутся за самые опасные дела и гибнут» (№ 135), «дурные люди из корысти сами себя нечаянно разоблачают» (№ 57). К той же теме жадности относится, по-видимому, и искаженная до нелепости мораль басни № 128: «о человеке, который нашел клад и начал бояться за свою жизнь».
За жадностью следует тщеславие: «тщеславие многим приносит несчастия» (№ 165). Чаще всего оно выступает в форме хвастовства: «кто похваляется перед теми, кто знает ему цену, тот бывает поделом осмеян» (№ 151, 182, ср. 14). Другие частные случаи: «иные, видя уничижение врагов, исполняются самоуверенности и гибнут» (№ 82), «иные не могут добиться успеха по собственному бессилию, а винят обстоятельства» (№ 15).