— Что значит, клонированные? — периодически косясь на обнажённых за стеклом, словно те в любой момент могли открыть глаза и напасть на него, решился влезть в монолог землянина Стиворт. В глазах инженера и профессора отразился тот же вопрос. — Ты всё повторяешь это слово, но я так и не пойму, что это за существа?
— Ох, а уже и забыл, насколько вы примитивны, — страдальчески закатил глаза рыжий. — Не в обиду, но ваши достижения в биологии и медицине настолько ничтожны, что порой меня берёт оторопь: как вы можете при этом путешествовать по космосу? Но да ладно, раз я взялся за объяснения, придётся нам, видимо, вернуться обратно в более освещённое место.
— Нет уж, выкладывай всё здесь. Ты много болтаешь, но так и не дошёл до самого главного, — упёрся Лайтнед.
— Хорошо. Но если чего-то не поймёшь, князюшка, не серчай! — изобразил шутовской поклон Вайлех.
XXI
Они возвращались на цеппелин уже в сумерках, уставшие до такой степени, что не могли вымолвить ни слова. Каждый думал о своём. У Густаса в голове вертелась мысль о том, сколько им ещё предстоит придумать и какие необыкновенные технологии и техники, оказываются, существуют на свете. Эта мысль приводила его в состояние крайнего возбуждения, сродни тому, какое испытывает прыгун, стоя на краю обрыва: страх и предвкушение, желание шагнуть в неизвестность и закрыть глаза, чтобы не видеть пустоту под ногами.
Профессор думал примерно о том же, но никакого страха не испытывал. Он писал невидимым пером по несуществующей бумаге свою речь, первую из многих, в которой сообщал всему учёному миру о своих величайших открытиях. Но, не выдумав и пары фраз, обрывал фантазию, чтобы через минуту представить себя уже стоящим на трибуне в переполненном зале. Отправляясь в эту экспедицию, Юсфен не рассчитывал всерьёз хоть на какое-то крупное открытие. В своё время громкое заявление Балло́ка физик воспринял с крайним скепсисом, что, в прочем, не помешало ему считать китов источником Эха. И вот теперь Юсфен становился не просто в одну шеренгу со скандальным первооткрывателем, а выдвигался далеко вперёд всего образованного мира. Если его младший товарищ ощущал себя на краю высокой скалы, то профессор оказывался в положении человека, попавшего с зажжённой лучиной на пороховой склад, коим являлась вся Элпис. Он обязан рассказать по прилёту обо всём увиденном и услышанном на Земле. Проблема для Юсфена заключалась не в дилемме: говорить или нет, и какие вещи скрыть, а какие продемонстрировать, а в том, как бы всё подать. Шок, гнев, неверие — вот какие чувства вызовет его рассказ, в том не было сомнений. Но надо утихомирить тех, кто станет слушать Юсфена, надо дать им надежду, а не вселить ужас. И потому профессор снова и снова повторял про себя: «Дорогие сограждане! Дамы и господа, я горд и признателен за ваше внимание…», — и далее, и далее, в разных вариациях.
Дерек не думал. Он устал думать. Устал удивляться. Устал следить за всеми. Пока капитан не сводил глаз с землянина, его старший помощник следил за каждым жестом самого Лайтнеда. На смену напряжению последних трёх суток пришло отупение. Предложи ему сейчас Фливорст стереть память — а такие возможности у землян, оказывается, то же были — он бы без раздумий согласился.
Как Стиворт однажды и признался командиру «Элоизы», в дальний путь его гнала скука. Точнее, горькое понимание того, что жизнь лишена смысла. Да, многие смотрят на своё существование как на череду одинаковых дней, заполненных рутиной и однообразными развлечениями. Но не все имеют возможность вырваться из этого замкнутого круга. Кто-то разводится, кто-то женится. Меняют места проживания, а порой, даже полностью своё окружение. Дерек же просто сбежал. Миссия «Элоизы» пришлась как раз кстати и служила неплохой передышкой для того, чтобы хорошенько подумать: а чего Стиворт хочет? Что он хочет изменить: имя, адрес, друзей или, вовсе, не менять ничего, потому как всё и так прекрасно, но просто сам старпом этого не видит? И в данный момент, пробираясь сквозь заросли инопланетных трав в тишине, нарушаемой лишь тихим их шелестом, он склонялся именно к последнему варианту. Всё познаётся в сравнении, и теперь Дереку было с чем сравнивать свою жизнь. Оказалось, она не так уж и плоха.
В мысли Фредрика, и вовсе, не хотелось заглядывать. Настолько те были болезненны, обрывочны и невнятны. Как умирающий от жара больной, они метались от одного предмета к другому. От старухи, в которую превратилась Юлана до самогосебя — старика, каким бы он стал, не проломи ему голову беренийская царевна. И снова возвращались к Юлане.
«Она пришла ко мне. Такая хрупкая, тонкая. Её губы посинели от холода, а пальцы от него же скрючились, прижимая к груди колокольчик. Я сначала удивился. Твоя ненаглядная меня боялась, кроме того, я был ей неприятен. За окном ночь, снегопад валит такой, что ближайших деревьев не видно. Прямо скажем, не подходящая для прогулок погодка. И просьба у Юланы была странная: притащить тебя домой, чтобы это не стоило», — так сказал землянин, а в ушах звучали совсем иные слова:
— Вайлех не верит в проклятия, — напомнил себе Лайтнед, глядя прямо в рыжий затылок, прикрытый плотной тканью капюшона.
— Такое впечатление, — не оборачиваясь, произнёс обладатель затылка, — что в меня из пистолета целятся. Ты уж, пожалуйста, не моргай, князюшка, а то ненароком пуля вылетит!
— Сомневаюсь, что череп землянина чем-то отличается от черепа иного другого человека. Потому не больно-то языком мели, а то, и правда, пристрелю.
— И тогда уж точно не сможешь умереть, — огорошил Лайтнеда рыжий.
— Что? — Остановился тот как вкопанный, и остальным воздухоплавателям тоже пришлось притормозить. — О чём ты?
— Да так, просто… — тут же прикинулся лопухом ведун. — Я всё же знаю о черепах и их содержимом немного больше, чем ты. Так что уж повремени казнить, Османт Родимович. Вдруг я ещё пригожусь?
Лайтнеду захотелось выругаться. Совсем не по-княжески грязно и громко. Но он ограничился лишь тем, что снёс голову очередной травинке и прошёл мимо Вайлеха. Теперь уже ему в затылок упирался насмешливый взгляд. Так они и дошли в молчании до корабля, где их встретил Клаудес.
— Капитан! — Бросился он к Фредрику, словно потерявшийся ребёнок к матери. — Мы нашли такое! Такое!
Если бы не отменная реакция Дерека, мичман бы непременно полетел с трапа, запнувшись о ступеньку. Он был настолько сильно напуган, что любая попытка открыть рот заканчивалась лишь невнятным писком. Пришлось старпому сначала хорошенько тряхнуть Клаудеса за плечи, а потом, и вовсе, отвесить ему пощёчину. Только после этого космоплаватель затих и перестал судорожно цепляться за Стиворта.